Насколько мне помнится, вчера про визирование не было сказано ни слова. Только про доверие своим работникам. Или тут одним доверяют больше, чем другим?

– Вперед! – Оксана кивнула на кабинет босса. – Заодно почту захвати.

Я послушно взяла протянутую мне красную папку, присоединила ее к журналу и направилась к двери. Каблучки задорно цокали по мрамору, платье приятно холодило кожу. Ух, как же, оказывается, здорово чувствовать себя на работе человеком, а не штатной единицей в жутком пиджаке!

– Можно, Александр Анатольевич?

Александр Анатольевич молчал, затаившись в недрах полутемного кабинета: жалюзи почему-то были опущены, а свет не горел. Только голубоватый глаз компьютера светился, да в узкую щель под жалюзи пробивался тощий солнечный луч.

– И долго вы будете там стоять? – раздался низкий глухой голос, от которого я вся покрылась гусиной кожей.

Что еще за ерунда? Сердясь сама на себя, я решительно приблизилась к начальственному столу.

– Вот почта, – я плюхнула перед боссом красную папку. – Вот тут я вчера записала расходы, – я положила сверх красной папки журнал, раскрыла его и ткнула пальцем в последнюю строчку. – Завизируйте, пожалуйста.

– Завизируйте… – эхом отозвался низкий голос, в котором появилась надтреснутая хрипотца.

В позвоночнике стало щекотно, волосы на затылке знакомо встали дыбом. Я сглотнула и осторожно обернулась. Босс смотрел вовсе не туда, куда ему показывали. Он смотрел на мои губы…

Я невольно облизала их, его глаза полыхнули жаром и встретились с моими. О боже… Они были так нереально близко, что дух захватывало. Темно-зеленые, бездонные словно омуты, затягивали в свою глубину, где клубилось нечто запретное, тайное, томительно-сладкое, пугающее и желанное одновременно. Хотелось глядеть в них, не отрываясь, тонуть без всякой надежды на спасение…

Стоп! Куда меня понесло?! Немедленно опомнись, идиотка! Он – босс, я – секретарь. И все! Никаких омутов и прочей чепухи! Это неприлично и…

Что «и» я додумать не успела. Мужская горячая ладонь нырнула между коленок и поехала вверх, приподнимая подол. Я испуганно дернулась и развернулась. Надо было отшатнуться, или запротестовать, но… Я замерла, не в силах отвести взгляд от его сумасшедших глаз, и молчала, покорно позволяя делать с собой все, что он захочет.

Обе его руки обхватили мои ноги под коленями и заскользили по паутинке тонюсеньких чулок, по голой коже над ними, бесстыдно задирая ткань платья, пока она не повисла хомутом на талии. Он провел пальцами вдоль резинки трусиков туда, обратно, снова туда… Подцепил ее и медленно, очень медленно потянул вниз.

Я зажмурилась, обмирая от бесстыдства происходящего. Сердце колотилось все сильнее, грудь потяжелела, соски вытянулись, распирая шелк лифа. По телу растекалась лихорадочная слабость, а в голове крутилась одна единственная мысль: сейчас, вот сейчас он будет смотреть туда… И трогать… А мне… А мне до смерти хотелось почувствовать его руку между ног, большую крепкую мужскую руку…

Он рывком спустил трусики на бедра и хрипло выдохнул. И этот горячий выдох опалил низ живота, окончательно лишил разума. Меня затрясло от адской смеси стыда и возбуждения, из пересохшего горла вырвался не то всхлип, не то писк.

Он грубо сжал мои ягодицы, укусил за живот… Я тесно сдвинула бедра в какой-то инстинктивной попытке спрятать самое сокровенное, будто это могло ему помешать. Он сунул руку между бедер, ребром ладони провел по расселине между складочек, сильно надавил на пульсирующий, налитый кровью бугорок. Я изогнулась, дурея от ярких, острых, болезненно-приятных ощущений. Мужские пальцы задвигались, потирая, сминая, терзая нежную плоть.