А любить – это вообще круто, это уже профессионализм.
Соло-гитарист делает гитарой и так, и эдак, за спиной играет, на коленях выезжает… и думает: «Все телки в зале – мои!»
Ударник разделся до пояса, такой мускулистый, бьет по барабанам, тарелкам… и думает: «Все телки в зале – мои!»
Басист думает: «Ми до ре. Ждать. Ми до ре. Ждать. Ми до ре…»
Вот за что мне нравятся басисты.
Точнее, я люблю басистов и барабанщиков. С моей точки зрения, они самые большие неудачники от музыки: басистами становятся негодные в лидер-гитаристы, а барабанщиками – те, кто больше вообще ни на чем не умеют. Оттого из них получаются идеальные любовники. У басистов почему-то всегда большие члены – научно доказанный факт, я знала… (Считает.) раз-два-три-четыре… много басистов, и все они были одарены. А у барабанщиков присутствуют навыки массажистов и очень хорошее чувство ритма, которое в любви главное. Правда, перкуссионисты в постели иногда забываются и прямо во время секса начинают выстукивать на вашей попе максум, а это отвлекает.
В свое время меня до слез умиления довели фипсы как концепция. Это, если вы не знали, тренировочные барабаны – бесшумные. Им, барабанщикам, даже звучать не надо, лишь бы постучать… Басисты в этом смысле все-таки поздоровее.
И, что приятно, оба вида крайне редко поют…
Басист – не музыкант, а явление природы. Он приходит, как снег, и ложится… В смысле, никуда не торопится и всегда на морозе. Скажите ему:
– Ты-где-паразит-шлялся-опаздываем-блин-опять накурился-паразит!!!
А он ответит:
– …А?
Ну не прелесть ли?!
Басист молчалив, причем не оттого, что много думает, а просто он про себя считает. Когда он говорит: «Мы с парнями собрались сыграть пару нот», он не приуменьшает. Басист «дает низы»… ах, не спрашивайте, просто приходит и «дает низы». Это очень утешительно – всегда знаешь, что от него ожидать, в отличие от психопатов за пианинкой, например.
Единственный недостаток – они всегда мрачны. Мой муж в свое время ушел из контрабасистов исключительно из-за бодрого нрава. И куда ушел? Конечно, в барабанщики…
Про остальных музыкантов ничего не могу сказать, кроме того, что клавишники нервные.
– Шо, не приснился?!
И я отвечаю:
– Нет. Заклинило. Мне уже снится, что он мне снится, а просыпаюсь – ничего.
Дело в том, что я хочу написать повесть, но у меня нет сюжета. Как-то прочитала о Барбаре Картленд, которая написала около 700 романов. Читать их невозможно, но суть в другом: около семисот, а не семидесяти. То есть ее даже графоманом нельзя назвать, потому что это уже нечто другое, божественное безумие какое-то. Я ее видела по телевизору, этого берсеркера в серебряных кудрях и розовом пеньюаре. Она говорила: «Чтобы создать настроение, я надеваю красивое платье, зажигаю свечи, наливаю в бокал вино и приступаю…»
Ну что тут непонятного? Я надела чистую тельняшку, зажгла свечку у монитора и накатила стакан портвейна. И до пяти утра читала башорг. Как сейчас помню, очень смеялась. Но ничего не написала.
Так вот, Барбару как-то спросили, что она делает, когда у нее нет сюжета. И она сказала:
– Тогда я молюсь, и Господь посылает мне сюжет.
Ну разве не прекрасно?!
Но я не умею молиться, по крайней мере из-за сюжета. Было повадилась видеть их во сне, и дважды получились неплохие, на мой взгляд, тексты. А теперь вот заклинило. Снится все что угодно: что падаю с обрыва на черничную поляну, что я убила восемь человек, а сюжета нет.
Начала было писать рождественскую сказку, но на первой же фразе затейливо опечаталась, и вместо «однажды бабушка приехала погостить», написала «однажды бабушка приехала поговнить». |