«Я не могу это сделать, – подумала Анна. – Не могу, не могу». Дыхание ее было резким и болезненным, как будто она слишком долго бежала. Ее рука сжимала поручень.

Джош оставался на месте, разрываемый гневом и жалостью.

? И ты никому из родных не сказала об этом, спокойно сказал он.

Глаза Анны удивленно расширились при звуке его голоса, раздавшегося среди ее воспоминаний. Это уже не был тот голос, с которым она боролась в своей памяти; обычно она была одна в глубинах тех времен. «Но теперь я не одна». Женщина посмотрела на Джоша долгим взглядом. Он смотрел ей в глаза взором, полным гнева и боли, и она знала, что это были ее гнев и боль, которые он чувствовал, как свои. «Я больше не одинока». Она начала понимать, что значит разделить ужас и боль.

– Я никому не могла рассказать, – сказала она. ? Я позволила ему делать это! – А потом слова полились потоком, как веревка, разматывающаяся с плотно намотанного клубка, который был спрятан в глубине ее души, обнажая незаживающую рану. – Мне было так стыдно, я сердилась на саму себя за то, что была слабой и... плохой. Он сказал мне, что я его соблазнила, и я поверила, иначе с чего бы вдруг он начал все это?! Я чувствовала себя грязной, бесстыжей, меня тошнило, но я позволяла ему делать это снова и снова и снова. Я пыталась понять это, – когда могла об этом думать или если не могла этого избежать, – как я могла позволять ему делать это неделя за неделей, в то время как жизнь продолжалась и никто не догадывался. Он приходил и делал, что хотел... только не получал отклика; у меня этого никогда не было. Он ненавидел это и ненавидел меня за это, что я ничего не чувствовала. Я думала, что это было, как женитьба, когда один человек принадлежит другому. Нет, неверно. Я никогда не чувствовала, что принадлежу ему. Как будто мое тело было не моим, а его, и чем больше он использовал его, тем больше оно становилось его телом, и тем меньше я могла контролировать то, что происходило с моим телом. Контролировал он. У меня оставались только мои чувства и мысли, ему они никогда не принадлежали, но он решил, что делать с моим телом. Он сказал мне, что убьет меня, если я расскажу кому-нибудь. И сказал, что все равно никто не будет слушать меня, и я поверила ему. Винс был взрослым человеком, женатым, у него был ребенок. Он работал с моим дедушкой в семейной компании, и дедушка доверял ему. Люди восхищались им. Казалось, он шел по жизни, и каждый расчищал ему дорогу, а если кто-то или что-то оказывалось на его пути, то отшвыривалось, и никто не обращал на это внимания. Я думала, Винс неуязвим. Мне было тринадцать, я не очень хорошо вела себя и родственники всегда указывали мне на то, что я делала неправильно.

Анна сделала паузу и медленно разжала пальцы, сжимавшие поручень.

– Это продолжалось два года. – Она услышала, как у Джоша перехватило дыхание. – И потом однажды я сказала им. Праздновали мое пятнадцатилетие, мой день рождения, и я сказала дедушке, но все слышали. Не могу вспомнить почему, наконец, я сделала это; только помню, как слова вылетали, и какие были у всех лица. Бедные Нина и Уильям старались притвориться, что я ничего не сказала; Мэриан старалась отложить все на какой-нибудь другой день, а Винс и Рита назвали меня лгуньей. А мой отец... выбрал... Винса. Он не поверил мне. Дедушка все просил меня рассказать ему поподробнее, сказать ему правду. Он не пожелал поверить, услышав это первый раз. Я думаю, он бы поверил мне, если бы я подтолкнула его, но в то время я видела только, что, кажется, он надеялся, я не буду давить на него. Никто не захотел поверить мне. Я доставила им слишком много беспокойства. В ту же ночь я ушла из дома.

Больше Джош не мог сдерживаться. Он вскочил и обнял Анну. Она инстинктивно сжалась.

– Подожди, – начала она.