— Нет, я просто не в силах вас понять! — вскричал Осокин, глядя куда-то поверх головы Корнилова. Фраза прозвучала у него так патетически, так ненатурально, что Корнилов не сдержался и усмехнулся. Но Борис Дмитриевич не заметил его усмешки. Он уже видел и слышал только себя одного. — Я не могу понять того, что милиция, как вы говорите, тратит силы и время ради какого-то уголовника! Допросы, горы исписанной бумаги — и ради чего? — Он помолчал, смешно сложив губы в трубочку, а потом спокойно сказал, покачав головой: — Я отказываюсь от своих показаний. Отказываюсь от своего признания. И никакой суд не вынесет человеку приговор, если нет жертвы. А её нет. Нет вашего уголовника. — Он даже повеселел и смотрел теперь на Корнилова с каким-то петушиным вызовом.

— Скажете, что вас насильно заставили подписать всё это? — Корнилов положил руку на протоколы. — У нас есть магнитная лента допроса. А может быть, вы, умный, интеллигентный человек, заявите, что вас били в милиции? Некоторые забубённые рецидивисты идут и на такую чудовищную ложь. Но ведь судят не на основании заявлений, а на основании доказательств. А доказательства у нас есть. Отпечатки пальцев сбитого вами Льва Котлукова на лобовом стекле ваших «Жигулей»…

— У вас нет самого Льва, — с торжеством сказал Борис Дмитриевич. — Этот Лев посчитал за лучшее где-нибудь отлежаться, чем попадать в руки милиции. Даже в качестве жертвы несчастного случая.

— Мы его найдём, — пообещал Корнилов. — Найдём его труп.

— Желаю успеха. А теперь, я надеюсь, вы не будете меня задерживать? — Осокин встал.

— До суда мерой пресечения в отношении вас следователь избрал подписку о невыезде, — сказал Игорь Васильевич. — Такую подписку вы дали ещё раньше… Так что задерживать вас у меня оснований нет.

— Значит, до суда? Если суд состоится. Только я ещё со школьной скамьи помню — у нашей Фемиды повязки на глазах нет! Она с открытыми глазами судит. — Осокин поклонился, молча взял подписанный Корниловым пропуск и вышел, забыв притворить за собой дверь.

«А он ушёл чуть ли не героем, — подумал полковник. — Будет считать теперь, что избавил общество от преступника! И можно не мучиться угрызениями совести. Но перед законом равны все. И разве от того, что твоей жертвой стал уголовник, рецидивист, уменьшилась твоя вина? Нет, Борис Дмитриевич, нет… — Корнилов вдруг вспомнил про тот случай с удочкой одолженной им Осокину. — А вот я бы на вашем месте, гражданин Осокин, вернул бы долг! Ну, что же, что это было давно? Вспомнили же вы об этом? Только вам теперь не до удочки! Сначала были напуганы до потери сознания, теперь озабочены, как уйти от ответственности. И ведь можете ускользнуть! Можете! Если мы не доберёмся до бандитов и не найдём труп Котлукова, суд может оправдать вас за недостатком улик. А если найдём… Ох, непросто будет пройти вам снова весь путь к признанию. Непросто!»

Прошли два дня, а долгожданного звонка всё не было. Время от времени, чтобы не создалось впечатление, что он кого-то ждёт, Бугаев ходил в ресторан, просиживал там по нескольку часов. Исподволь приглядывался к официантам, к метрдотелям. Отпускал при случае весёлую шуточку. Если официанткой была молодая женщина, заводил ни к чему не обязывающий, пустой флирт.

Бугаеву хотелось проверить, есть ли в ресторане ещё один выход — кроме главного и чёрного хода во двор, откуда завозили на склад и на кухню продукты. Но Корнилов категорически запретил ему совать нос в подсобные помещения. Сказал: «Без тебя найдётся кому этим заняться». И вскоре, во время одного из своих контрольных звонков, Семён узнал от полковника, что такой выход есть.