5. Секрет, который я не расскажу Фрэнку

Они лежали нагишом на красном плюшевом покрывале, глядя вверх, на синий плюшевый балдахин над латунной кроватью на ножках-столбиках. Их тела — черное и розовое — дышали здоровьем.

— Свежий воздух, — произнес он. — Вот что.

— Что?

— Рано или поздно, но придется отправляться на природу. Мы ведь в Лондоне уже две недели.

— И — ничего! Тебя беспокоит тишина?

— Мне думается, да. Завтра отправляемся. Снова можно выходить, — он понюхал ее волосы.

Она стала поглаживать его кожу на внутренней стороне бедра.

— Слишком хорошо, даже не верится, — и она укусила себя за руку.

Первый надрез

По-новому и/или неожиданно навязанная тирания может заставить народ совершить самоубийство.

1. Сколько еще это может продолжаться???

Оставив один «фантом-VI» в Париже, Джерри вовсе не чувствовал склонности пользоваться другим. Кроме того, он совсем не спешил.

— Думаю, пойдем рекой.

Он вынул свой вибропистолет и стал подниматься по лестнице.

В следующий момент, пройдя дверь, он уже гнал перед собой группу угрюмых пациентов преобразования. Все они были одеты в прямые жилетки, и большинство из них выглядели бы приятно и мило, если бы были способны на улыбку-другую. Карен фон Крупп поправила прическу.

Когда они дошли до прохладного главного холла, Джерри, успокаивая, заверил ее:

— Они скоро засмеются второй стороной своих лиц.

День был отличный.

Во дворе их ожидал белый грузовик на воздушной подушке с нарисованными на боках красными крестами. Устроив пассажиров поуютнее сзади, Джерри присоединился к Карен в кабине и запустил мотор. Взвыв, машина поднялась и пошла в открытые ворота.

Вскоре они, со свистом двигаясь по дороге, проехали мимо алого мрака Челси и добрались до каменных набережных Темзы.

— О, wunderbar! — Карен фон Крупп посмотрела за окно на танкеры-развалины, проталкивающиеся через масло, отсвечивавшее десятками ярких цветных разводов.

— С этим невозможно справиться, — согласился Джерри.

Они пересекли мост Ватерлоо с включенной сиреной и были пропущены знаком руки морского пехотинца с чувствительно-серьезным лицом, который стоял, положив одну руку на рукоятку военно-морского образца «кольта», а в другой держа сигару. Белый поющий грузовик-вертолет шел над разрушенными дорогами южного Лондона, которые были полны горицветом, наперстянками, «золотым дождем», шиповником, бузиной, ивой, ползучей лапчаткой, гребешками Венеры, ясноткой, пастушьей сумкой и одуванчиком, потом свернули к Гринвичу, где стояло на якоре судно Джерри.

Пока Джерри направлял своих пациентов вверх по сходням, Карен фон Крупп указала на разрушенное, кажущееся руинами здание вдалеке.

— Что это, Джерри?

— Обсерватория Гринвича, — отвечал тот. — Сейчас она стала несколько лишней, мне кажется.

Она взошла на борт, и они отчалили.

Спустя какое-то время они с пыхтением шли от Лондона, с усилием пробиваясь против течения.

Берега реки, поля и руины позади них покрывал ковер из всевозможных цветов. Пока Джерри переводил катер в режим автолоцмана, Карен вытянулась на палубе, вдыхая теплый летний воздух, глядя в высокое синее небо и слушая пчел и сверчков на берегу.

Когда катер проплывал через перемежающийся вязами сосновый лес, Джерри поднялся к ней и лег рядом. Из кабины доносились изящные звуки Симфонии номер один Ивса.

— Я бы сказала, что это — твоя любимая мелодия, — проговорила она.