Вербицкий сунул телефон в карман. Пусть отдохнет. Авось разродится сетью. А пока – в ближайший дом. Нехай вызывают неотложку.

Спускаясь по ступенькам, Марат поднял голову и… Слово «обомлел» не могло полностью передать его состояние. Парализовало. Вот более точное определение. Вербицкий оказался лицом к лицу с памятником. До этого он видел его лишь мельком. Поднятая в характерном жесте рука ввела Марата в заблуждение. Над деревенской площадью возвышался вовсе не Ленин. Рука если и указывала дорогу в светлое будущее, то совсем не по-ленински. Если бы бронзовый мужчина поднял ее чуть выше, то в точности повторил бы нацистское приветствие. Вторая рука была заткнута за полу пиджака между второй и третьей пуговицей.

Выбитая на гранитном пьедестале надпись гласила, что памятник установлен в честь введения должности Верховного Председателя в две тысячи пятнадцатом году. Что еще за…

Вербицкий уже знал, где искать ответ. На ватных ногах он прошлепал к стенду-графику. Там, на изломах линий сельскохозяйственных достижений красовались круги. Внутри каждого была вписана дата. Последняя состояла из четырех цифр. Две тысячи сорок один.

Марат сел на крыльцо, закрыл лицо ладонями. Хотел зарыдать, но вместо этого расхохотался. Дико, безудержно, до боли в челюстях. У них было время на установку памятников своему Верховному Председателю. Целых тридцать лет. От бля!

– Вам чего, гражданин?

Марат пришел в себя окончательно, когда женина улыбнулась. Ничего, что все той же фирменной идиотской улыбкой. Главное, что в деревне есть живые люди.

– Простите, что разбудил, – промямлил Вербицкий. – Мне нужна помощь.

– Что случилось? – женщина поднесла лампу к лицу Марата. – Ох, да у вас весь лоб в крови!

– Попал в аварию, – соврал Вербицкий. – В автомобильную аварию.

– А, так вы из руководства! – улыбка стала еще шире. – Так бы сразу и сказали. Проходите!

Марат вытер ноги о тряпочный половичок и двинулся вслед за хозяйкой по узкому коридорчику, в котором с трудом могли бы разминуться два человека. Женщина провела гостя в комнату. Тоже маленькую, но явно претендующую на звание зала. Простецкий, накрытый клетчатым пледом диван, журнальный столик, три табурета и телевизор на тумбочке составляли всю меблировку комнаты.

– Присаживайтесь, – женщина указала на диван. – Отдыхайте, а я пока нагрею воды и отыщу ткани для перевязки.

Марат сел и кивнул.

– Отлично. Почему бы вам не включить свет?

Хозяйка шутливо погрозила Вербицкому пальцем.

– Вы, жители мегаполисов, наверняка думаете, что в агрогородках как всегда полный бардак. Ни-ни. Живем согласно велениям времени. Электричество подадут ровно в шесть. На полчаса. Чтобы все могли посмотреть программу «Время». Думаете, деревня не соблюдает режим жесткой экономии?

Марат шлепнул себя ладонью по лбу. С видом «Эх и как же я забыл о режиме экономии!». Тут же скривился от боли.

– Да-да. Сильно меня все-таки по голове шибануло.

Браво, Вербицкий! Если ты и на самом деле попал в две тысячи сорок первый год, то ведешь себя правильно. Выясняй потихонечку что здесь, да как. А в случае проколов – моя хата с краю. Болит голова. Путаются мысли и вообще – отстаньте от меня все. Придерживаться только этой позиции. Ни в коем разе не блистать умом.

– Я на кухню, – женщина сочувственно кивнула. – Если и правда слишком темно, то…

Она подошла к окну и раздвинула занавески.