Конан хотел было что-то сказать, но мужчина предупреждающе поднял руку.

— Мы, люди, владеем теперь секретом стали. Но мы не боги и не великаны. Мы смертны, слабы и глупы, и коротки дни наши. Будь осторожен со сталью, сын, и уважай ее — в ней заключена великая тайна и сила.

— Я не понимаю тебя, отец, — неуверенно сказал мальчик.

Мужчина встряхнул своей черной гривой:

— Ты поймешь в свое время, Конан. Чтобы в битве владеть стальным мечом — оружием, которое боги направили когда-то против великанов, — человек должен познать его тайну, он должен понять душу стали. Знай, что в этом мире нельзя доверять никому — будь то мужчина, женщина или зверь, дух, дьявол или бог, но можно положиться на клинок из хорошей стали.

Мужчина взял маленькую руку сына и, обвивая его пальцы вокруг рукоятки огромного меча, сказал:

— Сердце человека похоже на кусок необработанного железа. Оно должно быть обожжено несчастьями, выковано молотом страдания и вызовами, что бросают ему беспечные боги, — так, чтобы сердце оказалось на краю гибели. Сердце должно быть очищено и закалено огнем битвы, заострено на наковальне отчаяния и потерь. И только когда твое сердце уподобится стали, ты сможешь владеть острым мечом в битве и побеждать своих врагов, как победили боги древних великанов. Когда ты познаешь тайну стали, сын мой, твой меч станет самой твоей сущностью.

Конан на всю жизнь запомнил эти слова, произнесенные его отцом в ту грозную, загадочную ночь. Со временем он начал понимать эти таинственные фразы, проникать в смысл завета, который его отец стремился передать ему: из страдания рождается сила. Только пройдя через боль и лишения, человеческое сердце становится закаленным, как сталь. Однако, прежде чем он постиг эту мудрость, прошло много лет.

Конан запомнил и другую ночь, когда бледный диск луны покоился в безоблачном черном небе, как посеребренная сединой голова в траурном одеянии. Снег искрился в леденящем душу свете, а холодный ветер завывал в покрытых снегом соснах, пролетая над спящей деревней, вдоль неровной дороги, ведущей к кузнице его отца. Там, прогоняя темноту, пылало яростное пламя, рассыпая мерцающие золотые искры, освещая багровым светом кожаный фартук и опаленные штаны кузнеца. Оно отражалось в каплях пота на его лбу, мерцало на лице мальчика, с удивлением наблюдавшего с порога за отцом. Кузнец неутомимо раздувал мехи. Затем, схватив длинные клещи, он вытащил из гудящего сердца горна ослепительный, сверкающий, раскаленный добела кусок железа. Когда кузнец бросил его на наковальню и начал придавать форму, каждый мощный удар молота швырял снопы искр в красный сумрак кузницы.

Остывающее железо из белого сделалось желтым, а потом — тускло-красным, и тогда кузнец снова отправил его в горн и вновь начал раздувать мехи. Наконец он взглянул на дверь и увидел мальчика. Суровый взгляд смягчился.

— Что ты здесь делаешь, сынок? Тебе давно пора спать.

— Ты говорил, что я могу смотреть, как ты превращаешь железо в сталь, отец.

— Да, конечно. Думаю, что сегодня закончу работу. Здешний народ считает кузнеца Ниала кем-то вроде колдуна, превращающего железо в сталь, и я не разочарую их.

Действительно, для своих соседей кузнец был полубогом. Он пришел из южных земель, неся в своей груди тайное искусство — секрет стали — драгоценное наследство, оставленное древней Атлантидой, считавшееся безвозвратно утерянным и забытым людьми, жившими во мраке трех веков.

Когда мальчик подошел поближе, кузнец снова вынул железо из огня.

— Отойди, Конан, искры летят слишком высоко, и я не хочу, чтобы тебя обожгло.

Под мощными ударами молота наковальня звенела, как бронзовый колокол.