|
Поэтому анализ заменен «игрой в цифири», а перспективы Красной Армии — фантастикой. «Осуществить» такой «план» — значит наверняка загубить и хозяйство страны, и армию. Принятие и выполнение этой программы было бы хуже всякой контрреволюции, потому что оно неминуемо повело бы к полной ликвидации социалистического строительства и к замене его какой-то своеобразной и, во всяком случае, враждебной пролетариату, системой «красного милитаризма».
Отрадно, что Штаб РККА, при всей опасности искушения, ясно отмежевывается от «плана» т. Тух-го. И. Сталин». (Текст ответной записки Сталина цитируется по: РГАСПИ.Ф. 74. Оп. 2. Д. 38. Л. 59; РГВА.Ф. 33987. Оп. 3. Д. 155, Л. 169). Частично попытку Тухачевского объяснить и даже понять можно, но только, подчеркиваю — частично. Потому что уже к началу 1930-х годов стало ясно, что следующая война будет мобильной и маневренной, «войной моторов». К моменту составления записки Тухачевского на вооружении РККА имелось всего 90 танков устаревших типов («Рикардо», «Тейлор», «Рено»), 3500 грузовиков и автомобилей, а также 180 гусеничных тракторов. Естественно, что как военачальник высокого ранга он обязан был проявить заботу о создании для армии оружия и боевой техники нового поколения и в достаточном количестве. Но ведь не в таком масштабе, чтобы и впрямь загубить все планы индустриализации. В стране еще не построены тракторостроительные заводы, а ему подай 100 000 танков в год. В стране еще нет самолетостроительных заводов, а ему подай 122 500 самолетов в год. В стране идет напряженная борьба за коллективизацию, не хватает товарного хлеба для различных нужд, а ему подай в армию свыше 11 миллионов здоровых мужиков, которых ведь тоже надо кормить, причем три раза в день. Иначе человек с ружьем превратится в свою противоположность — из защитника Отечества станет вооруженным бандитом, винтовкой промышляющим себе пропитание. Все это-то и вынудило Сталина рассвирепеть и обозвать предложения Тухачевского «красным милитаризмом». Несмотря на то что выше уже приводился этот пример, все же рискну вновь его привести, дабы еще раз показать, как в те времена Сталин изыскивал деньги для укрепления обороноспособности страны. Тем более что все происходило в одном и том же 1930 г. Во время следствия по делу «Промпартии», особенно во время допросов самого Рамзина были получены данные о готовящейся Западом вооруженной интервенции против Советского Союза, которые полностью совпали и с данными советской разведки. Сталин, например, в ответ на информацию ОГПУ о показаниях Рамзина написал следующее: «Тов. Менжинский. Письмо от 2/Х и материалы получил. Показания Рамзина очень интересны. По-моему, самое интересное в его показаниях — это вопрос об интервенции вообще и особенно, вопрос о сроках интервенции. Выходит, что предполагали интервенцию в 1930 г., но отложили на 1931 или даже на 1932 г. Это очень вероятно и важно… …Если показания Рамзина получат подтверждение и конкретизацию в показаниях других обвиняемых (Громан, Ларичев, Кондратьев и K° и т. д.), то будет серьезным успехом ОГПУ, так как полученный таким образом материал мы сделаем в той или иной форме достоянием секций КИ (то есть Коминтерна. — А. М.) и рабочих всех стран, проведем широчайшую кампанию против интервенционистов и добьемся того, что парализуем, подорвем попытки к интервенции на ближайшие 1–2 года, что для нас немаловажно». Однако Сталин не был самим собой, если бы не предпринял и комплекс других мер для усиления безопасности СССР. В тот же день он написал личную записку главе советского правительства В.М. Молотову, в которой говорилось: «Вячеслав! 1) Поляки наверняка создают (если уже не создали) блок балтийских (Эстония, Латвия, Финляндия) государств, имея в виду войну с СССР. |
