И что же в итоге? Ну, так ведь все верно написал эксперт. В каком еще состоянии должен быть человек, тем более Маршал Советского Союза, который только что слетел с поста первого заместителя народного комиссара обороны, а теперь еще и с поста командующего округом, с которого спороли все знаки воинского различия и отправили в кутузку по обвинению в государственной измене? Только в состоянии сильного душевного волнения! Тюрьма, тем более лубянская, — чай, не санаторий с «курортным романом»! Угодив в кутузку, любой человек, даже имеющий не один десяток «ходок» закоренелый рецидивист и то будет в таком состоянии, особенно в первые дни! Обидно же — свободы лишили. При всем том, что арест, конечно, далеко не самое лучшее событие в жизни любого человека, это никому не дает права делать из этого факта политически ангажированные выводы, да еще и со ссылкой на заключение графологической экспертизы.

Не менее права графологическая экспертиза и насчет непривычного пишущего прибора. Могу подтвердить на собственном примере — до сих пор не могу писать шариковой ручкой, только чернильной. Шариковой только расписываюсь. Так что вполне естественно, что, оказавшись в тюрьме и получив обычную ручку с пером, которую надо макать в чернильницу — других в тюрьме тогда не было, — Тухачевскому действительно было непривычно. У него-то, поди, была прекрасная самописка-авторучка — сколько его «корешей» перебывало за границей. Уж сувенирчик такой хоть однажды да привезли. Поэтому и с этой точки зрения нет никаких оснований для политически ангажированных выводов, которые г-жа Кантор преспокойно делает. Даже если он и привык обращаться перьевой ручкой и чернильницей, то все равно он же не своей пользовался. Едва ли «открою Америку», что, даже взяв в руки практически аналогичный собственному письменный прибор, любой из нас все равно в первый момент будет испытывать некоторое неудобство — не своя же ручка.

Столь же права графологическая экспертиза и в выводе о неудобной позе. Едва ли нужно объяснять, что в тюрьме удобного кресла первого заместителя наркома обороны не было — была привинченная к полу обыкновенная табуретка, кстати говоря, не очень-то и высокая. Был небольшой столик, тоже не очень высокий, к тому же привинченный к стене. Конечно, человеку высокого роста и крупного телосложения, как Тухачевский, было неудобно писать в таких условиях. Но с какой стати это должно давать право на политически ангажированный вывод? Точно такой же вывод должен быть — потому что он единственно нормальный, — ив отношении непривычной подложки при написании. Вряд ли нужно объяснять, что между удобным, обитым ласкающим взор зеленым сукном письменным столом первого заместителя наркома обороны или даже командующего округом и простым, едва обструганным, некрашеным тюремным столом, тем более в камере, — принципиальная разница. Но разве это дает право на политически ангажированный вывод?!

Что ж е, например, до «казенщины» в письменной речи такого «интеллектуала», как Тухачевский, то могу сказать только одно — сходите в любой суд, в наш «самый гуманный демократический» суд любой инстанции или в отделение милиции и попробуйте подать хоть какое-нибудь заявление в свободном изложении. Попробовали?! То-то и оно, что господа судьи и защитники правопорядка вас просто не поймут — и заставят написать сугубо казенным языком, как у них полагается, чтобы до их судейских и милицейских мозгов и образа мышления дошло бы, зачем вы к ним пристали! Хуже того.