Наши не стреляют. Может, не видят? Просовываю голову в лаз и кричу Мишке:

— Фрицы идут! Передай остальным!

— Знаем, — солидно отвечает второй номер. — Подпускаем поближе.

Это «поближе» едва не оборачивается трагедией. Из двух мест сразу бьют струи огня. С огнеметами я еще не сталкивался, зрелище жуткое. Огонь с шипением выстилает горящие полосы. Но фрицы поспешили или хотели загнать наших еще глубже в подвалы, а там выжечь все дотла.

Из амбразур и укрытий одновременно огрызаются автоматы и два-три ручных пулемета. Огонь ведется плотный, но из развалин дома в нашу сторону тоже бьют немецкие пулеметы, и в том числе один крупнокалиберный. Мишка появляется рядом со мной. Амбразура завалена, и стрелять ему неоткуда.

Мы выпускаем все шесть дисков ППШ в течение десяти минут. Слишком напористо лезут фрицы. Остается винтовка и гранаты. Но расстояние для гранат великовато. Я стреляю из винтовки, а Мишка, пыхтя, набивает диски. В нервозной обстановке боя взвести тугую пружину и вставлять патроны в диск — долгое дело.

— Мишка, иди, принеси себе винтовку.

Он послушно кивает и вскоре возвращается с винтовкой и сумкой патронов. Но атака замирает на полпути, я отчетливо вижу несколько трупов в касках, остальные прячутся. Нашу точку засекают со второго этажа разрушенного здания и обстреливают длинными очередями. Кирпич крошится, разлетается кусками. Мы ложимся у основания стены.

— Миша, живой?

— Живой… ох и колотят!

Напарник подтягивает автомат, открытый диск забит кирпичной крошкой, пружину наверняка заклинит. От попаданий десятков пуль висит облако ржаво-красной пыли.

— Прикрой тряпкой диски и автоматы. Мы их сейчас не сумеем зарядить. Будем обороняться винтовками.

Под прикрытием пулеметных очередей и пока мы возились с автоматами, немцы продвигаются ближе. Знакомое шипение заставляет нас бестолково шарахнуться глубже в развалины. Огнеметная струя почти достает клубящимся языком пламени наши позиции. Я не знаю технических данных немецких ранцевых огнеметов, наверное, метров 50–70. Еще один рывок — и нас зажарят живьем. Я вижу огнеметчика и рядом с ним еще несколько фрицев в маскхалатах. Они делают перебежки и исчезают за вывороченной бетонной плитой.

Гранаты лежат в сумке противогаза. Все подряд: старые РГД-33, легкие РГ, недавно поступившие на вооружение. И те и другие слабоватые. Нашариваю две «лимонки». Бросаю их, затем начинаю швырять все остальные гранаты. Большинство взрывается у плиты, но легкие РГ-42 достигают цели.

Я ожидаю вспышки взорвавшегося огнемета, но вместо этого едва успеваю увернуться от пулеметной очереди. Мишка ворочается рядом, зажимая ладонью скулу. Пуля вырвала клок кожи и оглушила напарника.

Огнемет все же загорается, а двое оставшихся в живых из штурмовой группы бегут к своим. По ним беспорядочно бьют из автоматов, но оба немца исчезают среди кирпичных завалов. В любом случае атака отбита. Появляется сержант Щусь и передает команду ротного лейтенанта немедленно открыть огонь из ПТР по пулеметным точкам.

— И вообще, чего вы тут забились в нору?

— Пошел к…! — коротко посылаю сержанта и разворачиваю тряпки, собираясь набивать диски патронами. Из-за плиты, усиливаясь, растекается пламя, пахнет паленым мясом. Наверное, горит огнеметчик.

— Ловко вы его! — примирительно говорит Щусь. — Одного мы пристрелили, а этот настырный оказался.

— Ваня, какой, к черту, ПТР? До пулеметов сто метров.