|
Из боковых дверей Белого зала, пыхтя и матерясь вполголоса, молодчики из корпуса внутренней стражи выносили и ставили вдоль стены массивные деревянные подставки с картами, графиками и планами, очевидно служившими наглядными пособиями для докладчиков. Ближайшей к посетителям оказалась общая карта электрификации России, сплошь усеянная синими и черными значками с обозначением гидро– и теплоэлектростанций, перечеркнутая линиями электропередач, веером расходящихся от перекрещенных стрелочек. Ближайшие к Петербургу – на Волхове и Свири, каскады на Вуоксе, на Днепре, целая россыпь – на Кольском полуострове, Урале и в Сибири.
– Интересуетесь, Владимир Ильич? – оторвал Ленина от изучения карты низкий, хрипловатый, прокуренный голос. Император абсолютно не походил на венценосную особу, скорее – на учителя гимназии. Пальцы испачканы чернилами, рукав темно-зеленого мундира и кончик носа – мелом, красные от недосыпа прищуренные глаза – так щурятся попавшие на свет из темного помещения. – Да, прелюбопытно… Скажу честно, не ожидал, – скользнув взглядом по фигуре монарха, Ленин повернулся к нему спиной и опять упёрся глазами в карту, демонстрируя своим видом категорический отказ от соблюдения дворцового политеса со всеми поклонами, титулованиями и прочим самодержавным “непотребством”. Император встал рядом, чиркнул спичкой и по фойе поплыл аромат душистого трубочного табака. – Хотел полюбопытствовать, Владимир Ильич, Вы уже закончили книгу “Что делать?” – вполголоса осведомился монарх, не отрывая взгляда от наглядного пособия. Ленин резко повернулся, наклонил голову набок и уже внимательно, со своим знаменитым прищуром, посмотрел на испещренное мелкими шрамами, как оспинами, лицо императора. – А Вы и это знаете?… Впрочем… после поздравления с первым номером “Искры” уже не удивлюсь. Но, простите, почему так интересует именно эта моя работа? – Потому что меня волнует тот же вопрос, – губы монарха тронула улыбка, а глаза продолжали шарить по карте. – Но там я рассматриваю задачи революционного переустройства мира… – И ведущей роли организации профессиональных революционеров в этом процессе, – закончил за Ленина император. – Точно так! Именно революционеров, – отчеканил последнее слово Ленин, – поэтому удивителен такой интерес именно Вашей персоны.. Монарх, наконец, оторвал глаза от карты и тоже повернулся к Ленину. Что-то было в этом взгляде такое, что смутило и одновременно насторожило Ильича. Читалась в нём крайне сложная гамма чувств, но вот чего точно не было, то это вельможного высокомерия, а ведь именно с ним обычно носили своё “Я” представители аристократии. – А что же тут удивительного? – пожал плечами император и в глубине его зрачков заплясали чёртики, – если профессиональными революционерами могут называться буржуазный интеллигент Маркс, капиталист Энгельс, дворянско-генеральские отпрыски Ульянов и Потресов, князь Кропоткин, то почему же таковым не может быть самодержавный государь? Что за дискриминация?… – Да потому что, дражайший, – начал вскипать Ленин… – Тиран, – перебил его император, – зовите меня просто Тиран. Во-первых, это правда, во-вторых, я уже привык. И Вы привыкайте, потому что именно так Вас будут называть в случае победы пролетарской революции, причём не только враги, но и ваши соратники. Произнося последние слова, император бросил косой взгляд на Потресова. Тот буквально захлебнулся от возмущения, но промолчал, остановленный ленинским жестом. – А вы не сомневаетесь в победе пролетарской революции? – с трудом скрывая сарказм и грассируя, спросил Ильич. |
