Но мятеж кончился и оставил его дрожащим и ослабевшим. Он не отрицал реальности. И теперь на него давил новый стыд: ведь он думал о трех прорвавшихся вражеских кораблях, о другом городе с объятыми пламенем развалинами и о другом ребенке, который будет с криком бежать от преследователей. Эти мысли росли в нем, и он внутренне скорчился, разрываясь от собственной нерешительности. Почему он ничего не мог сделать? Для него действия уже не играли никакой роли. Что будет значить для него справедливость и исправление ошибок после того, как он умрет?

Он тихонько застонал, держа вытянутые руки над клавишами, и не мог нажать на них.

Потом пришла надежда. Неожиданно, из обрывков его воспоминаний всплыли слова офицера разведки и его собственные поиски признаков помешательства. Он, Джордан, не мог открыть самого себя врагу, даже если этот метод означал возможность защиты Внутреннего Мира. Но человек, который охранял Пост до него, который умер, так же как умрет и он, должно быть, встретился с той же необходимостью принести себя в жертву. И в банке памяти должны находиться последние воспоминания о его решении, ждущие воскрешения в сознании Джордана.

В этом была последняя надежда. Он должен вспомнить, должен использовать безумие, от которого отказывался. Он должен будет вспомнить и быть Вашкевицем, а не Джорданом. Он будет Вашкевицем и не будет бояться, хотя действовать подобным образом было стыдно. Если бы было воспоминание, личность, среди всех живущих людей, чей образ он мог бы пробудить, чтобы заменить им вид трех темных кораблей, он попытался бы сделать все сам. Но со дня нападения на город у него не было ни одного близкого существа.

Его сознание углубилось в банк памяти, достигало последних воспоминаний Вашкевица. Он вспомнил.

Из десяти атакующих кораблей шесть были выведены из строя.

Их пепел рассеялся на большом расстоянии, но оставшиеся четыре налетчика осторожно продвигались на большом расстоянии друг от друга, уверенные в победе, хотя и опасались этого осиного гнезда, которое еще могло сохранить неожиданные жала, но детекторный экран находился за минимальным необходимым расстоянием, чтобы можно было успешно скрывать Пост, и лишь пять "псов" сохранили за ним устойчивость, напоминая затупленные стрелы. Он - Вашкевиц - сгорбившись сидел перед контрольной панелью, его толстые, волосатые руки лежали на ближайших клавишах.

- Идите, - говорил он, обращаясь к кораблям, осторожно приближавшимся к экрану. - Идите, ну же. Идите!

В усмешке он царапнул зубами по губам, хотя и не собирался смеяться. Это была автоматическая гримаса, рефлекс напряженного ожидания. Перед тем как убрать экран, он будет завлекать их до последнего момента, доведет их как можно ближе до механизма преследования оставшихся "псов".

- Идите сюда, - повторил он.

Они шли. За экраном он нацелил своих "псов", указывая каждому из четырех на корабль, а пятому на всех них. Корабли все приближались.

Касание.

Его пальцы ударили по клавишам. Экран сжался и теперь скрывал поджидающих "псов" из последних сил. И те зашевелились, перейдя на ближайшее управление, их механизм преследования заработал вслепую, основательно вооруженный, готовый бессмысленно в любом направлении атаковать каждого, кто подойдет достаточно близко.

А первые выстрелы приближающихся кораблей стали зондировать зону астероида Поста.

Вашкевиц вздохнул, отодвинулся от управления и встал, отворачиваясь от экранов. Все. Сделано. Какое-то мгновение он стоял в нерешительности. Потом, подойдя к раздаточному устройству на стене, набрал шифр "кофе" и получил его - горячий кофе в пустую чашку. Он закурил сигарету и в ожидании стоял, куря и потягивая кофе.

Неожиданно Пост качнулся от скользящего удара по астероиду.