По-настоящему грели душу только два момента. Во-первых, едва ли не впервые с момента гибели Макарова боевой дух у моряков оказался на высоте. Сейчас они не только готовы были идти в бой — в принципе, они и раньше не отказывались, дисциплина великое дело — но и верили своему адмиралу. Такого энтузиазма при ремонте кораблей Вирен никогда раньше не наблюдал. Если матросов привлекали к каким-то работам, они, как правило, делали все ни шатко, ни валко, не без основания считая, что есть рабочие, которым за то хорошие деньги платят, вот пускай и отрабатывают. Однако сейчас люди пахали, как проклятые, и корабли восстанавливались буквально на глазах. И, что интересно, энтузиазм разделяли и офицеры. Вирену за победу готовы были простить и излишнюю жесткость в отношении нижних чинов, и то, что он был выскочкой, перешедшим, обойдя многих сослуживцев с большим цензом, из командиров крейсеров в командующие эскадрой. А еще идея о производстве наиболее отличившихся в бою нижних чинов в офицерские чины оказалась удачной. Новопроизведенные и сами выкладывались, и других подгоняли, а те, впечатленные заманчивой перспективой вырваться хоть немного наверх, рвали жилы и без понуканий. В общем, здесь все сложилось практически идеально.

Во-вторых, адмирал, как и любой нормальный человек, был не чужд лести. Во время штурма, прежде, чем русским удалось взять под контроль телеграф, кто-то из корреспондентов успел отстучать своим хозяевам, и сейчас действия Вирена оказались едва ли не самым обсуждаемым событием в мире, причем активность обсуждения еще более подогревалась отсутствием достоверной информации. Кто-то называл его русским варваром, сжигающим мирные города, кто-то, за то же самое, наверное, вторым Нельсоном, однако, в любом случае, флотоводческий талант молодого адмирала под сомнение не ставился.

Из Петербурга уже пришло сообщение о награждении Вирена орденом Святого Георгия третьей степени за победу, Святого Владимира второй степени с мечами за абордаж японского броненосца, а также возведении его в графское достоинство с пожалованием права добавить к своему родовому имени приставку — Артурский. И как высшее признание его заслуг — приказ о производстве в чин вице-адмирала… Последнее было, конечно, против всех и всяческих правил и обычаев, но первая большая победа флота после Синопа чего-то да стоила, особенно на фоне не прекращающейся чреды поражений что на море, что на суше. Император был не в восторге, но дать что-то меньшее значило настроить против себя военных, что чревато, особенно учитывая, что среди этих военных были и его, Николая, ближние родственники. Генерал-адмирал тот же, с пеной у рта доказывающий величие подвига русских моряков. Пришлось согласиться с мнением большинства, и все, участвовавшие в бою, получили свою порцию пряников. Офицеры поголовно — ордена и звания, матросов, отличившихся в бою, тоже не обделили… Правда, о визите некоего «чиновника для особых поручений» Вирен в своем рапорте упомянул вскользь, парой слов, логично рассудив, что ни один чиновник и так не допустит, чтобы его обделили наградой. Так что нечего баловать, сами справятся. В общем, победа принесла чины и регалии, а также кучу завистников. Все это после войны привело вначале к переводу Вирена на кабинетную должность, а потом, всего через несколько лет, к назначению его командующим Балтийским флотом, а позже Морским министром. Но все это, и опала, и взлет, будет позже, а сейчас новоиспеченный вице-адмирал продолжал задыхаться под ворохом обрушившихся на него дел.

Спустя двое суток.