— Я обдумаю ваши слова. А сейчас вас отведут в каюту, и не рекомендую пытаться ее покидать без веских причин.

Разведчик поморщился, но перечить не стал. Когда он в сопровождении двух матросов поздоровее отправился в одну из пустующих офицерских кают, благо за нехваткой личного состава свободные места имелись, Севастьяненко некоторое время обдумывал услышанное, а потом вызвал участников рейда. Те подтвердили, что разведчик и впрямь вышел на них сам, когда они пробирались к порту, и только благодаря ему они не наткнулись на патруль. Патруль, что характерно, британский, благо просвещенные мореплаватели везде себя чувствуют, как дома, и на мнение аборигенов по поводу своих действий внимания привыкли не обращать.

Оставалось связаться по радио с Ивановым, чтобы обсудить возникшую проблему. Командир бывшего китайского крейсера прибыл на борт «Нью-Орлеана», и в результате короткого, но бурного совещания было принято решение выдвинуться ближе к Шанхаю и осмотреться на месте, благо крейсеров, которые могли бы их догнать, в этом районе не ожидалось. Все же элсвикские крейсера, так и не нашедшие своего места в британском флоте, во многом превосходили то, что нравилось морским теоретикам империи, над которой никогда не заходит солнце. И уж тем более они были лучше барахла, которое эта самая империя с отнюдь не безграничными ресурсами могла себе позволить держать в этих водах. Словом, уйдут, если что — так единодушно решили оба молодых офицера.

Как оказалось, решение было ошибочным. В путь корабли двинулись уже утром, когда непроглядная ночная мгла сменилась великолепным, невероятно красивым рассветом, окрасившим небо в тысячу немыслимо-ярких оттенков красного. Такого не передаст ни один художник… А три часа спустя на горизонте обнаружился столб дыма. Корабль шел встречным курсом, только намного мористее, скорость его была невелика, и Севастьяненко принял неизвестный корабль за грузовое судно. Это оказалось его второй ошибкой, правда, быстро обнаруженной. Только вот обнаруженной — не значит исправленной, да и заслуги командиров кораблей в том не было.

Севастьяненко как раз обшаривал биноклем горизонт, когда один из свежеиспеченных «мокрых прапоров», активно, хотя и не очень успешно осваивающий штурманское дело, отложил в сторону изрядно потертый секстант и заметил:

— Хорошо идет. Не зажмет он нас?

— Кто? — не понял лейтенант.

— Да вон тот крейсер. А может, броненосец, но мне кажется, все же крейсер.

— С чего ты взял, что это крейсер? — подобрался Севастьяненко, у которого от нехорошего предчувствия волосы встали дыбом даже на ногах.

— Так ведь, вашбро… прошу извинить, привычка. У броненосца дым завсегда гуще, даже когда он не торопится. А тут узлов четырнадцать дает, не меньше.

— С чего ты взял, что это вообще военный корабль? — терпеливо перефразировал вопрос лейтенант. Стоящего перед ним человека он знал хорошо, и на медведя хаживали, и в бой. Так вот, в бою, когда вокруг рвутся снаряды, он не подведет, а здесь и сейчас стушуется и начнет мямлить, очень уж недостатка образования стесняется и своего происхождения. Изучить тех, с кем воевал, Севастьяненко успел неплохо, а потому старался сейчас говорить как можно спокойнее, небрежнее, и ни в коем случае ничем не выдавать свое отношение к ситуации.

— Дым. Слишком слабый, они кардифом топят. На грузовых кораблях на угле экономят, у них котлы попроще, все жрут, но и дымят зато на полнеба. Да и не ходят они обычно с такой скоростью. Разве что лайнер какой.

Севастьяненко задумался. В словах прапорщика был резон. Может, конечно, и лайнер, но в свете того, что сказал пребывающий сейчас в каюте разведчик, крейсера все же вероятнее.