Изменить размер шрифта - +
Зелиха ничего не чувствовала, как под наркозом. А для такой темпераментной натуры это очень скверно. Не потому ли она даже не пыталась продираться сквозь толпу, да и с дождем тоже смирилась? У этого безразличия был собственный ритм. Оно накатывало и снова отпускало, а с ним и настроение скакало из крайности в крайность, из жара в холод, туда сюда, как маятник.

Торговавшие зонтиками, дождевиками и пестрыми синтетическими шарфами лоточники изумленно наблюдали за несущейся мимо Зелихой. Она не обращала на них внимания, ей вообще удавалось не замечать голодные взгляды мужчин, вечно пожиравших глазами ее тело. От продавцов не ускользнуло и поблескивавшее у Зелихи в носу кольцо, как если бы проколотый нос объяснял все ее нескромное поведение и тем самым сообщал о ее похотливой природе. Пирсинг был для Зелихи предметом особой гордости: она сделала его себе сама. Было очень больно, зато теперь кольцо стало неотъемлемой частью ее образа, менять который она не собиралась. Пусть мужчины вечно липнут, пусть женщины осуждают, пусть ей не пройти нормально по разбитой мостовой и не запрыгнуть на паром, пусть мама постоянно ворчит – Зелихе все равно. Никакая сила не заставит ее, которая к тому же выше большинства женщин этого города, отказаться от блестящих нейлоновых чулок, ярких мини юбок, узеньких кофточек, обтягивающих пышную грудь, и от любимых высоченных каблуков.

На беду, Зелиха сделала неосторожный шаг – под расшатанным булыжником оказалась лужица, и грязь брызнула на сиреневую юбку. Тут уж девушка разразилась потоком отборной брани. У них в семье никто так не ругался, да и вообще редкая турчанка умела сквернословить столь безудержно, громогласно и со знанием дела. Вспылив, Зелиха обычно уже не останавливалась, будто старалась за всех остальных женщин. Вот и сейчас она на бегу проклинала городские власти, как ныне действующие, так и прошлые, ведь не припомнить даже с самого раннего детства, чтобы эти булыжники хотя бы раз поправили и закрепили раствором после очередного ливня.

Впрочем, не успев завершить нецензурную тираду, Зелиха вдруг запнулась на полуслове, встрепенулась, будто ее кто то окликнул, и задрала подбородок, но не стала оглядываться по сторонам, а обиженно надула губы и уставилась в мутное небо. Прищурилась, вздохнула смущенно и снова выматерилась, на этот раз досталось проклятому дождю. А это, согласно нерушимым неписаным правилам ее дорогой бабушки Петит Ma, было чистой воды святотатство. Можно не любить дождь, ясное дело, его уж точно никто не обязан любить, но никогда нельзя хулить то, что послано с неба, оно ведь не само на нас льется, а по воле Всемогущего Аллаха. Зелиха отлично знала все нерушимые неписаные правила Петит Ma, но в эту первую пятницу июля она совсем распустилась и попросту на них плюнула. К тому же сказанного не воротишь и сделанного, кстати, тоже, случилось – и прошло. Зелихе некогда было предаваться сожалениям. Она опаздывала к гинекологу. А это дело серьезное, ведь если видишь, что опаздываешь к гинекологу, бывает проще и вовсе не пойти.

Рядом с ней резко затормозило желтое такси со множеством наклеек на бампере. За рулем сидел звероподобный, чернявый и неопрятного вида дядька, с золотыми зубами и огромными висячими усами, такой в свободное от работы время может и маньяком оказаться. Из открытых окон машины на всю катушку орало местное рок радио, играла песня Мадонны «Like a Virgin». Кондовый облик таксиста совсем не вязался с его смелыми музыкальными пристрастиями.

Он высунул голову из окна, присвистнул и выкрикнул:

– Я бы не отказался!

Зелиха не дала ему продолжить:

– Ты что, больной? Женщине уже и по улице спокойно не пройти?

– Зачем идти? Я могу подвезти, – возразил таксист. – Не жалко такое шикарное тело мочить?

Под вопли заливавшейся Мадонны: «Мой страх быстро тает. Я берегла свою любовь для тебя», Зелиха разразилась новой порцией отборной брани, преступая тем самым еще одно нерушимое неписаное правило, на этот раз не из заповедей Петит Ma, а из собственных правил женского благоразумия: когда пристают, не огрызайся.

Быстрый переход