|
В этот миг перед ним вдруг с какой-то пронзительной ясностью предстала вся жизнь этого обезьянца и тысяч ему подобных: долгий кропотливый труд изо дня в день – и всё это ради нескольких лишних медяков, которые всё равно исчезнут, просочатся, словно вода между пальцами. Неловким жестом он сунул старику его собственность и зашагал по улице, напрочь (небывалое дело!) забыв про спиртное. Капитан увидел вдруг на месте старого нищего самого себя. Это он, Изенгрим Фракомбрасс, Ёкарный Глаз, легенда при жизни, ковылял по жарким кривым улочкам Манки-тауна, зашибая на выпивку у редких прохожих, и мастерил макеты кораблей, щуря гноящиеся от вечной пыли глаза. Да, вот куда, оказывается, может завести честный труд! Признание? Богатство? Собственный, предки его побери, особняк с мраморными львами у кованой решётки ворот? Чушь! А он-то, как последний дурак, раскатал губу, даже начал прислушиваться к медоточивым речам этого лукавого горри… Вот оно, его будущее! Всеобщее уважение, значит? Вот вам – всеобщее! Капитан зарычал, да так, что выходившие из подворотни кумушки невольно шарахнулись обратно.
В квартире, снятой для него Громилой, царил прямо-таки неприличный порядок. Фракомбрасс захлопнул за собой дверь и некоторое время созерцал налитыми кровью глазами спартанскую обстановку кабинета. Потом вдруг рванулся вперёд, пинком отшвырнул кресло, схватил со стола стопку отпечатанных листов и принялся комкать и рвать их. Затем настал черёд пишущей машинки. Когда первый заряд ярости благополучно иссяк, пират привалился к стенке и закрыл глаза, тяжело дыша. В эту минуту кто-то позвонил в дверь. – Эй, любезный, у вас всё в порядке? Почему такой шум? По голосу капитан узнал квартировавшего напротив сухонького старичка-павиана, с которым он каждое утро церемонно раскланивался. Чувствуя какое-то странное, но очень глубокое облегчение, Ёкарный Глаз распахнул дверь, схватил ни в чём не повинного соседа за грудки и, обозвав старой драной долбанью, спустил его с лестницы. Отчаянный малый, о существовании которого капитан начал было забывать за прошедшие недели, вновь возвращался, и не хватало лишь самой малости, чтобы превращение свершилось окончательно. Внезапно Фракомбрасс ощерил клыки в недоброй усмешке и метнулся на кухню. Спички, как всегда, лежали на столе рядом с примусом… Пять минут спустя пират покинул весело полыхающую квартиру. Он не взял с собой ничего, кроме денег и остро отточенного карандаша – последний вполне можно было использовать как оружие, если бы возникла такая необходимость. Впрочем, он не сомневался, что раздобудет и оружие, и деньги в самое ближайшее время – причём столько, сколько ему будет необходимо. – Один древний полководец говорил, что надо сжигать за собой мосты, – поведал Фракомбрасс вечернему городу. – И я, блин, точно знаю, что этот сукин сын был прав. Я ведь чуть было не стал достойным законопослушным гражданином, вот позорище-то! Не, моя старая славная команда этого бы не одобрила. И знаете, что я хочу сказать? Парни были бы абсолютно правы! Они, поди, уже заждались меня в том специальном раю, что припасён для джентльменов удачи. Оранжевое, словно огромный, плавающий в небе апельсин, солнце клонилось к закату. Старинная песня воздушных пиратов звучала всё тише и тише, пока не замерла вдалеке.
– Вставай. – Я никуда не пойду, мон. – Вставай! – Я никуда не пойду… Сэлбасер Заекиров сидел, прислонившись к большому камню и закрыв глаза. Опираться на поражённую гангреной ногу он уже не мог, и брату приходилось тащить его на себе. Выбирать дорогу становилось всё труднее – горы вздымались круче и круче. За прошлый день они прошли километров десять, да и то лишь благодаря постоянным понуканиям Иннота. Гукас появлялся дважды, каждый раз выбирая момент, когда каюкера не было рядом. |
