– Чтобы стать бессловесным тупым ливнем? Пролиться из тучи и погибнуть? – оскорбился Билинда. – Здесь моя мысль собирает капли в ручейки, ручейки становятся лужами, лужи испаряются и превращаются в облака, а потом появляюсь я, чтобы поговорить с тобой. Ни одна капля еще не пропала! А кто уследит за ними на Земле, если я буду лишен мысли?

– Прилетай вместе с мыслью. Ты будешь первым мыслящим дождем на Земле. Глядишь – и другие научатся!

– Это мысль! – обрадовался Билинда. – Ну, давай прощаться, у меня облако кончается. Подставь мне лицо и бороду, я хочу умыть тебя в последний раз.

Альшоль поднял лицо. Дождь сбегал тонкими струйками по щекам и бороде.

– Прощай, Билинда!

– Прощай, Альшоль!

Облако пролилось все, до капли. В небе над Фассией снова засияли два солнца – одно побольше, красноватого цвета, другое – маленькое, голубоватое. Запели птицы и камни, приветствуя свет. Зашевелились листья деревьев, их мысли о теплом дожде сплелись в прозрачную тонкую сеть.

Альшоль вздохнул всей грудью и прикрыл глаза. Теперь нужно было направить мысль в сторону родной планеты Земля. Альшоль сложил руки на груди и застыл, как изваяние, пытаясь вообразить весь путь в космосе до самой Земли. Потом он коротко и решительно подумал: «Лечу!».

И в тот же миг исчез с планеты Фассия.

Глава 1

Участковый инспектор милиции старший лейтенант Тофик Мулдугалиев придвинул к себе рапорт постового Бучкина и углубился в чтение.

В рапорте, написанном с большим числом орфографических ошибок, сообщалось, что постовой Бучкин обнаружил появление в микрорайоне нового лица «без определенного места жительства и занятий» (БОМЖиЗ).

Лицо это, старик «на вид около восьмидесяти лет», как было написано в рапорте, впервые попал в поле зрения постового неделю назад на Большой Пушкарской. Он обратил на себя внимание тем, что был одет в непонятную хламиду зеленого цвета, а также попыткой разговаривать с кустом сирени в скверике на углу Пушкарской и улицы Олега Кошевого. Постовой, подкравшись сзади, подслушал часть разговора, но внятно изложить его суть в рапорте не сумел. Вроде бы старик уговаривал куст сирени не стесняться и снять со своих уст какой то запрет. В рапорте так и было написано: «снять запрет с уст». Увидев постового, старик поклонился ему и сказал: «Здравствуй, друг! Давно не виделись», – на что постовой, естественно, потребовал документы.

Никаких документов у старика не оказалось, поэтому постовому пришлось расспросить седобородого незнакомца – кто он и откуда взялся.

Выяснилось, что зовут его Альшоль. Фамилия это или имя, старик ответить затруднился. Альшоль – и всё тут! На вопрос о возрасте Альшоль дал ответ совершенно бредовый. Он заявил, что ему семьсот пятьдесят один год. Где родился – помнит смутно, говорит, что где то на Севере; когда же постовой спросил, откуда он приехал в Ленинград, Альшоль ответил коротко: «Издалека».

Тут бы его и арестовать и отправить в спецприемник, но постовой Бучкин почему то этого не сделал. Отпустил старика. Впрочем, тот никуда не делся, продолжал околачиваться в скверике, вступал в беседы с гуляющими там мамашами и их малолетними детьми, кормил воробьев гречневой кашей, которую неизвестно где раздобыл, а на ночлег устроился в телефонной будке, что на Большой Пушкарской неподалеку от кинотеатра «Молния», прямо напротив гриль бара.

Спал он там сидя, привалившись к стенке и положив свою длинную бороду на колени.

Через пару дней старика уже хорошо знали окрестные жители, дали ему прозвище «зеленый попик» за его странную хламиду, напоминавшую поповскую рясу, и стали выносить ему из домов еду.