|
Мало того, что Липа вдвоем с фельдшером Леночкой таскали на своих хрупких плечах «неходячих» больных, так им еще приходилось выслушивать брюзжание Григорьевича и дышать его ядреным, жесточайшим самосадом, без которого тот жизни своей не мыслил. В итоге к концу дежурства Липа, устав как собака, чувствовала себя злой и разбитой, а ее одежда и волосы провоняли сигаретным дымом. Душу грел только один-единственный факт – впереди два выходных, можно отдохнуть и отоспаться. И забыть противного Григорьевича, как страшный сон. Хотя по-хорошему надо было не забывать, а набраться наглости и высказать вредному дядьке все, что она о нем думает. Инга бы ни за что не промолчала, и она не станет, вот только немного отдохнет. Вставать с нагретой солнцем скамейки не хотелось, пришлось делать над собой усилие.
…В квартире пахло одеколоном. Уже до боли знакомый запах мгновенно перебил дурман самосада, по спине пробежал холодок. «Я же сменила замки», – лениво, точно нехотя вползла в голову мысль. «Это всего лишь дефект вентиляции», – вторая мысль была понаглее и поэнергичнее первой. Липа сделала глубокий вдох, оттолкнулась от дверного косяка, осторожно, точно по минному полю, прошла в гостиную. Ничего, все как обычно. В кухне, кабинете, детской и на крыше тоже ничего подозрительного. Липа истерично хихикнула. Паранойя! Не спала сутки, надышалась термоядерным самосадом, вот и мерещится черт-те что. Порог спальни она переступила с легким сердцем, а потом сердце нервно дернулось и подпрыгнуло к горлу. Чтобы не закричать, Липа зажала рот руками. …Это лежало на кровати – жемчужно-пепельное атласное платье и венок из белых лилий. На полупрозрачных лепестках поблескивала роса. – Мамочки, – прошептала Липа, бочком подошла к кровати, самыми кончиками пальцев прикоснулась к платью. Ткань оказалась холодной и скользкой на ощупь, как лягушачья кожа. Липа отдернула руку, всхлипнула, усилием воли подавила острое и назойливое, как зуд, желание убежать. Что же это?! Как такое может быть? Она же сменила замки, и ключи от квартиры есть теперь только у нее одной. Липа присела на край кровати, настороженно покосилась на платье. Что теперь делать с этим странным подарочком? Это же подарок?… Ей достался очень галантный призрак. И вкус у него неплохой, только несколько архаичный, платье кроем больше напоминало средневековый наряд какой-нибудь знатной европейской дамы, чем современный вечерний наряд. Плотный лиф, глубокий вырез, длинные рукава, расширяющиеся книзу. И венок из лилий… Нет, этот прикид ей не подойдет. Извини, призрак. Такое платье может украсить хрупкую блондинку с длинными волосами и фиалковыми глазами, но никак не смуглую брюнетку со стрижкой «под мальчика». Липа криво усмехнулась, смахнула с полупрозрачного лепестка росинку. Нет, определенно на роль Офелии она не годится, но примерить-то можно… Она сама испугалась этой бесшабашной мысли. Какие примерки?! Она ни за что на свете не наденет средневековое платье, поразительно смахивающее на подвенечное, оставленное ей не то призраком, не то сумасшедшим. Но ведь поискать на платье бирочки и ярлычки можно? Так она сможет хоть что-нибудь узнать. Смелее! Никаких ярлычков Липа не нашла. Значит, сшита эта средневековая вещица не на фабрике, и подарок, можно сказать, эксклюзивный. Какая прелесть… А все-таки она платьице примерит. Хотя бы для тренировки силы воли. Руки дрожали, а зубы клацали, но Липа, пересилив страх и легкую брезгливость, надела платье, подумала немного и примерила венок из лилий. Придерживая шуршащий подол, она подошла к зеркалу. Зеркало отразило чудесную картину – тощая девица с нелепо торчащими из-под венка короткими волосами, с лицом, бледным до синевы и перекошенным от страха. Девица нервно теребила подол роскошного атласного платья и улыбалась улыбкой олигофренки. |
