|
Он с горечью и болью открывал, что дочь его, только ещё вступающая в жизнь, уже тронута, как ржавчиной, недоверием к людям, что в характере её много чёрствости и глубокого, словно врождённого эгоизма. Он глядел на свою дочь – свежую, белолицую, с живыми, быстрыми глазами девочку, напоминающую цветок, который только что раскрылся… А вместо цветка ему почему-то представлялась новенькая стальная деталь, только что отлитая, свежая, блестящая. Как будто отличная деталь – а глаз инженера видит в ней непоправимые дефекты: тайные раковинки внутри, делающие эту деталь негодной и ненужной…
После обеда Тамара, надев недавно подаренные мамой шапочку и рукавички, ушла на каток. А Николай Сергеевич ещё долго ходил по своему кабинету и думал, думал… Кто виноват, что Тамара становится второй Антониной Андроновной? И кто виноват, что Антонина Андроновна оказалась такой тупой обывательницей? А где же был он, когда всё это происходило с его близкими людьми? Трудно было внушить что-нибудь высокое и благородное Антонине Андроновне: она была человеком недалёкого ума и огромной энергии. Легче было просто отойти – пускай поступает и живёт как хочет. И что же вышло? Он, коммунист, едет в село, потому что считает своим долгом быть на «переднем крае» – так сейчас говорят о работе в селе. И на войне он тоже был на переднем крае, всю войну на передовой позиции. И не по приказу начальства, а по приказу своей партийной совести. А его дочь только что со снисходительной улыбкой сообщила ему: «Все люди говорят о подвигах – и все притворяются. Подвиги только в книжках бывают!» И так уверенно в этом сообщении прозвучал голос Антонины Андроновны, что Николая Сергеевича охватила тоска. «Подвиги бывают и в жизни», – ответил он. Но Тамара только улыбнулась на это. «Надо взять её с собой в село, – решил Николай Сергеевич. – Поеду, устроюсь, а потом возьму и её. Поживёт без матери… Что ж делать, не всякая мать может вырастить настоящего человека».
БАБУШКИНЫ СКАЗКИ
Первое, что сделала бабушка Устинья, поселившись в квартире Стрешневых, – это повесила в спальне икону. Изюмка вечером увидела в углу тёмное лицо с яркими белками глаз и выбежала оттуда с криком. Зина вздрогнула и сделал кляксу в тетради. – Ну что ты, Изюмка! – Зина обняла сестрёнку, прижавшуюся к её коленям. – Чего испугалась? – Картинка страшная… – Изюмка показала рукой на дверь спальни. – «Картинка»! – Бабушка сдвинула на лоб очки и опустила чулок, который штопала. – Да нешто это картинка? Это лик божьей матери, богородицы… Ох, греховодники, ничего-то они не знают! Антон поднял голову от задачника: – Это богова мама, да? – Ты решай, решай, Антон, – остановила его Зина. – Когда сделаешь уроки, тогда и разговаривай. Но тут вмешалась Изюмка: – А у неё от головы лучики идут. Разве так бывает? – Никогда не бывает, – ответила Зина. – У бога всё бывает, – возразила бабушка, задетая уверенным тоном Зины: – он всё может и всё знает. Вот ты сидишь и уроки учишь, а он знает. И о чём ты сейчас думаешь – он тоже знает. – Бабушка, – вмешалась Зина, – а он знал, как фашисты в наши дома бомбы бросали? – А нешто не знал? Он всё, батюшка, отец небесный, видел. Зина сердито усмехнулась: – Вот так отец! В людей бомбы бросают, а он сидит да смотрит. – А значит, так надо было. Испытание посылал. Пути божий неисповедимы. |
