Изменить размер шрифта - +
Я даже вздрогнула, насколько изменился у него голос, рано или поздно все выяснится. Человека убили, а никому никакого дела нет. Конечно, ведь она была обычным, рядовым тружеником.

Кого это интересует? Государству пенсию не надо платить. Да разве это государство? — он махнул рукой и отвернулся.

— Так, стоп. Слишком много эмоций сразу. Во-первых, я не понимаю, почему все так уверены, что это убийство, а во-вторых, милиция занимается любым делом. И в-третьих, я, конечно же, вам помогу, но что это, обычная смерть или действительно убийство, покажет только следствие. И я очень прошу вас об одном: не нужно самодеятельности, — повернулась я в сторону ретивого старичка. Я просто боялась, что старики, чего доброго, сами возьмутся за расследование.

Тот не удостоил меня даже взглядом. И не надо!

— Может, она его увидела, — начала креститься бабулька в красной кофточке.

— Кого — его? — не поняла я.

На меня все посмотрели, как на полную дуру.

— Да его, с рогами да с хвостом. Ой, не приведи господи, — и она опять начала яростно креститься. — Уж больно выражение лица у нее было странное.

Да, насчет лица, она, пожалуй, права, а вот насчет всего остального… зря я сюда спустилась. Но, подумав, я отвела Тамару Федоровну в сторону.

— Можно мне с вами одной поговорить?

— Да, конечно, — она даже засветилась от гордости. Мы отошли к другому подъезду. Оставшиеся обиженно зашептались.

— Всего несколько вопросов. Вы хорошо знали Марью Николаевну?

— Хорошо. Часто с ней беседовали вот тут, прогуливались.

— А дома вы у нее бывали?

— Дома была, но один раз, заходила уже не помню зачем, по делу, в общем. Квартирка хорошая, большая. Я еще удивилась, что она одна живет. У нее же сын есть, но… там… проблемы, не сошлись характерами, это, по-моему, так теперь называется. Вы знаете, раньше-то несколькими семьями жили в одном доме.

И все уживались, а сейчас… — она безнадежно махнула рукой.

— А она что, во всех трех комнатах и жила?

— Не знаю, я была только в двух, третья была закрыта, наверное, она там кладовку сделала. И еще у нее было очень много журналов старых. Я как-то пошутила, что ума большого нам .теперь не надо.

— А она?

— Промолчала, только смутилась почему-то немножко.

— А как она с другими ладила?

— Великолепно. Никогда никаких размолвок не было. Ума не приложу, кто бы это мог сделать?

— Значит, врагов у нее не было?

— Да что вы, какие враги, — она интенсивно замахала руками.

— Вы знали ее внучку? Она, кажется, ходила к ней?

— О, чудесная девочка, добрая, чистое золото. Слова грубого не скажет, поможет всегда. С пустыми руками никогда не приходила. Только Марья Николаевна всегда ругалась на нее за это. Что деньги тратит. Сама часто делала подарки ей.

— А откуда вы все это знаете?

— Я что, по-вашему, слепая? — обиделась Тамара Федоровна. Нет, на слепую она не была похожа. — Мы же общались, — добавила она, — это не то что вы, молодежь. Вам бы только подрыгаться.

Представив дрыгающихся бабулек и старичка, танцующего брейк, я чуть не засмеялась.

— А Наташиного друга вы видели?

— Видела, но он Наташеньке не пара. Деревенщина.

— Почему вы так думаете?

— Никогда не поздоровается. Буркнет что-то себе под нос и пошел. Бирюк какой-то. И что она в нем нашла? Вот вы знаете, Танечка, я в молодости…

Я не стала слушать про молодость моей соседки.

Быстрый переход