Когда он снова возвратился, Эндре мытье полов уже закончил. Делая вид, будто не замечает младшего сержанта, он прополоскал тряпку, поставил на место ведро, вымыл руки и молча вышел в коридор. Ему было жарко, а дежурный по роте зябко притопывал ногами. Эндре махнул ему рукой и медленно направился в спальное помещение. Он проходил мимо ротной канцелярии, когда услышал, как позади открылась входная дверь.

— Дневальный! Где дневальный?

Дежурный что-то ответил, на что Мартша — а это был он — сказал:

— Позовите Варьяша.

Эндре, не ожидая, пока дежурный окликнет его, повернулся. Небольшого роста, черноволосый старшина сразу узнал его, так что не потребовалось даже представляться.

— Немедленно оденьтесь и идите в партком полка, да поторапливайтесь!

На улице шел такой густой снег, что, пока Эндре добрался до штаба полка, его плечи и шапка покрылись слоем снега в палец толщиной. На стоянке автомашин он заметил знакомый «мерседес», и ему сразу стало до того неприятно, что захотелось повернуться и уйти. Но он не мог этого сделать, потому что тут, в военном городке, он должен выполнять волю других.

Перед входом в здание Эндре стряхнул с себя снег и выбил о колено шапку. Отдав честь знамени полка, он взбежал на второй этаж, постучался и вошел в комнату. Секретарь партийного бюро полка майор Арпад Бакош разговаривал с его младшей сестрой Жокой и незнакомым молодым подполковником. Эндре по-уставному доложил о своем прибытии.

Бакош пожал ему руку и радостно воскликнул:

— А, вот и наш воин!

Молодой подполковник тоже поздоровался с Эндре за руку и осмотрел его. Жока, улыбаясь, ждала, когда очередь дойдет до нее. Майор задал солдату несколько обычных в таких случаях вопросов: как он себя чувствует? здоров ли? есть ли жалобы? почему не попросился на праздники в отпуск или увольнение? Эндре машинально отвечал.

Затем, обращаясь к молодому подполковнику, Бакош предложил:

— Ну, друг, давайте оставим их одних, Через час мы вернемся. Хорошо? — спросил он у девушки.

Жока согласно кивнула и терпеливо дождалась, пока за офицерами захлопнулась дверь. Потом она подошла к брату и, чуть жеманясь, поцеловала его:

— Ну, негодник, почему ничего не писал?

Злость у Эндре уже прошла, а присутствие сестры, как всегда, подействовало на него успокаивающе. Он ласково посмотрел на ее хорошенькое, немного восточное, с неправильными чертами, загорелое лицо, на прямой, чуть-чуть длинноватый нос, потом прижал к себе, поцеловал и, как бы устыдившись минутной слабости, резко оттолкнул:

— Как ты сюда попала?

Они присели к низенькому столику, и Жока, выкладывая из спортивной сумки домашнюю снедь, рассказала о том, как она добиралась:

— Мы проводим в Сомбатхее литературный вечер. Я читаю там два стихотворения. Одно — поэта Арпада Тота, другое — Кашшака. Между прочим, я очень боюсь читать стихи Кашшака, понимаешь, очень трудно читать белые стихи... Мама приготовила и салями, но я не взяла, знаю, что ты ее не любишь... Кашшака очень трудно декламировать, но ничего, надеюсь, все будет в порядке. В этой коробке — сахарное печенье, а здесь — целый килограмм копченого сала... Все ждала от тебя писем, да так и не дождалась. Налить кофе?

— Какого еще кофе?

— Черного, — Она достала из сумки термос. — Я плеснула в него немножечко коньяку, — Она налила из термоса в стакан ароматного кофе и угостила Эндре: — Пей, пока не остыл.

Прихлебывая кофе, Эндре закурил, а сестра продолжала:

— Утром я позвонила Миклошу...

— Кто это — Миклош?

— Подполковник.