Гуманисты тоже мешали лавочникам жить спокойно, поэтому тех, которые наиболее упрямо доказывали необходимость ограничить себялюбие, буржуазия или уничтожала различными приёмами, вплоть до сжигания живьём на кострах, или же — как в наши дни — соблазняла на предательство, возводя их на высокие позиции, куда влезая, гуманисты начинают охранять буржуазный строй и покой, как это мы видим по деятельности министров Европы, сфабрикованных лавочниками из рабочих, бывших социалистами.

Но всё это не приводит буржуазию к «мирному сотрудничеству классов» и желаемой ею «гармонии общественных отношений», — гармонии, смысл которой в том, что меньшинство сытых «ближних», обладая «полнотой политической власти», делает всё, что ему выгодно, а большинство — голодные «ближние» — покорно подчиняется всему, что от них требуют пресыщенные лавочники всех наций, — пресыщенные и отупевшие от пресыщения «радостями» их преступной жизни. История непрерывно и сокрушительно доказывает им, как юмористически непрочно благополучие даже сплошь закованных в золото таких дельцов-авантюристов, каков был знаменитый «король спичек» Ивар Крейгер и подобные ему.

О непрочности бытия лавочников красноречиво говорят всё более частые самоубийства в их среде. Но те, которые самоуничтожаются, ни в чём и никак не изменяют тех, которые остаются жить и механически, с последовательностью идиотов, продолжают своё подлое и безумное дело, — дело организации новой кровавой бойни, той бойни, которая, вероятно, уничтожит касту людей, чьё себялюбие служит причиной всех несчастий, всего горя жизни трудового народа.

Молодой советский литератор очень поможет себе освоить смысл действительности, — его материала, — если он вообразит себя качающимся между двух сил, из которых одна действует на его разум, другая — на чувство. Именно так поставила его история в эпоху крушения капитализма в годы всё более частых и кровавых стычек пролетариата с буржуазией, накануне всемирной классовой битвы и неизбежной победы социализма. Но, хотя шум начатой борьбы и велик, — его всё-таки ещё заглушает будничное кваканье маленьких мещан, которые, пресмыкаясь в тылу крупной буржуазии, издавна привыкли понемножку торговать, воровать и, по природе своей, не способны воевать; когда же большие хозяева начинают войну — маленькие становятся мародёрами, добивают и грабят раненых, обворовывают мёртвых и на этом ремесле нередко вырастают из мелких в крупные. Известно, что буржуазные «войны рождают героев», но гораздо больше они рождают жуликов, причём герои обычно остаются на полях битв разорванными на кусочки, а наиболее ловкие жулики вламываются в жизнь хозяевами, законодателями и, познав выгодность массового человекоубийства, — снова начинают подготовлять такое же выгодное дельце, ибо промышленность, работающая на войну, особенно выгодна. Есть такой бог, имя ему — Барыш, — только в него буржуазия и верует, ему и приносит кровавые жертвы миллионами рабочих и крестьян.

Мелкое мещанство, — да и многие рабочие, отравленные физическим соседством с ним, живя по уши в болоте, — жалуется на сырость. Эти бессмысленные жалобы, вмешиваясь в героические призывы революционного пролетариата, заглушают их. Жалуясь на неудобства жизни в гнилом и тесном болоте, делают слишком мало усилий для того, чтоб вылезти на высокое и сухое место, а многие даже убеждены, что именно болото — «рай земной».

Но, хотя «картинность» обязательна для литератора, — будем говорить менее «картинно».