– Мама, – решилась Амалия, – мне нужно кое-что с тобой обсудить. Я… Дело в том, что я попала в неприятное положение.

Она оглянулась на дверь, тщательно притворила ее за собой и присела к матери на диван.

Точно неизвестно, что именно обсуждали в гостиной две дамы и к каким выводам они пришли. Зато доподлинно известно, что около двух часов того же дня дядюшка Казимир, проживавший в одном доме со своей сестрой и племянницей Амалией, развернул принесенную слугой газету, на первой полосе которой по чудесному совпадению красовался внушительный портрет Лины Кассини, и углубился в чтение. Одновременно дядюшка потягивал пиво из кружки, причем время от времени закусывал его кусочками нежно-розового маринованного имбиря, которые маленькой вилочкой выуживал из расписной тарелки.

Тут, пожалуй, самое время описать дядюшку Казимира поподробнее, потому что в нашем повествовании он будет играть весьма существенную роль. Казимир Браницкий был невысоким, в меру упитанным господином со светлыми волосами и глазами, которые Амалия считала серыми, а влюбленные в Казимира дамы упорно называли голубыми. Во всем его облике прослеживалось нечто кошачье, но это был кот, который гуляет сам по себе и не признает никаких посягательств на свою свободу – точнее, на то, что он под этим словом подразумевает.

Свобода в понятии Казимирчика означала прежде всего отсутствие того, что он обозначал словом «буза», подслушанным у одной из своих пассий. С точки зрения благородного шляхтича, все вокруг только и делали, что бузили, то есть занимались откровенной чепухой. Они ходили на работу, где начальник в любой момент мог на них накричать, делали карьеру, интриговали, пытались нажить состояние, а вместо него наживали разве что язву желудка. Они женились, заводили детей, жаловались на то, что оклада на содержание семьи не хватает, потом заводили любовниц, которые их обманывали, и выдерживали дома бесконечные сцены. Наконец, они то и дело пытались приструнить Казимирчика, повлиять на него, заставить его образумиться. Они хотели, чтобы он стал таким же, как они, – то есть устроился на никому не нужную скучнейшую работу, терпел придирки начальства, обзавелся семьей и вообще стал полезным членом общества. Но Казимир был совершенно равнодушен к обществу, равно как и к его мнению о самом себе.

О нет, он никогда ничего не декларировал и никому себя не противопоставлял; но в его поступках явно прослеживалась некая линия, которая ставила в тупик людей, которым приходилось с ним пересекаться. Будь я писателем-соцреалистом вегетарианских 70-х годов, я бы просто написала, что Казимир был буржуа до мозга костей и убежденный тунеядец, и в этом имелась бы некоторая доля истины. Будь я романистом эпохи Гончарова, я бы констатировала, что Казимир был в своем семействе паршивой овцой, и намекнула бы на его сходство с Обломовым. Потому что, как и Обломов, Казимир упорно стремился к отрицанию любой деятельности, которая требовала усилий от него лично.

Был ли он законченным эгоистом? Мне трудно ответить на этот вопрос утвердительно, потому что при всех своих недостатках Казимир был на редкость добродушен, а эгоизм – свойство, имеющее неприятную особенность самоутверждаться за счет окружающих. Казимирчику бы такое и в голову не пришло. В общении он был очень мил, а с дамами – сама галантность, сама предупредительность и само очарование.

Казимир любил женщин – не какую-нибудь одну женщину, а просто женщин, всех разом, и по этой причине никак не мог остановиться на ком-нибудь определенном. Как мотылек, он порхал из романа в роман, покоряя модисток, солидных домовладелиц, жен чиновников и даже прожженных кокоток, в чью спальню не проникнешь без солидного гонорара. Но Казимирчикумел так устраиваться, что для него всегда делали исключение.

О нет, он не был обычным волокитой, который готов пустить слюну при виде каждой незнакомки, проходящей мимо; не принадлежал он и к числу тех утомительных кавалеров, которые устраивают длительную осаду, так что женщины в конце концов согласны переспать с ними, лишь бы отделаться от их навязчивости.