Здоровяк, как хороший художник, любуясь делом рук своих, отступил на шаг.

– Мясник ты, Лом! – опять послышался голос. – Нет в тебе чуткости, нет чувства сострадания к ближнему своему!

– Че?!. – развернулся в ту сторону, откуда доносился голос, Лом.

– Убьешь, говорю, клиента, бычара! – В голосе человека невидимки послышались стальные командирские нотки. – Тормозить надо! Хватит его уже калечить – он и так на все готов! Дал бы ему лучше водички...

– Выживет... – отозвался Лом. Впрочем, особой уверенности в его голосе слышно не было...

Еще раз оглянувшись на жертву, Лом направился в тот самый темный угол, откуда слышался голос его напарника.

Третий из присутствующих в этой комнате мужчин сидел за столом, вся поверхность которого была уставлена какой то электронной аппаратурой. При приближении напарника он поднялся с места, вышел из за стола и сделал шаг вперед.

Он тоже, как и Лом, был довольно высокого, за метр восемьдесят, роста, но только на этом внешнее сходство заканчивалось. Если садист выглядел тяжеловесно могучим, бугрящиеся мышцы распирали рубаху – этакий дуб, крепко вросший в землю двумя колонноподобными ногами, то его напарник отличался некоторой утонченностью. В то же время он не казался физически слабым человеком, "ботаником" – больше напоминал натянутую пружину. Резкий, стремительный, подвижный, широкоплечий при тонкой гибкой талии, крепкая шея... Светлые волосы, длина которых была немного больше нормы... И взгляд уверенного в себе и собственных силах человека. Хозяйский или командирский взгляд. При определении лидера этого тандема сомнений быть не могло...

Лом взял сигарету из лежащей на столе пачки, прикурил... Глубоко, со вкусом затянулся... Опять оглянулся в сторону жертвы – та оставалась все в том же положении. Отворачиваясь, перехватил укоризненный взгляд своего напарника командира. Шумно выпустил дым и хрипловато сказал, успокаивая то ли его, то ли себя самого:

– Ништяк!.. Оклемается, падла...

Старший ничего не ответил, просто отвернулся. Иногда подельник раздражал его до такой степени, что он испытывал нестерпимое желание превратить эту дегенеративную рожу в мясной фарш.

Неожиданно откуда то из за стены в пыточную ворвались звуки музыки. Это было настолько неожиданно и неуместно, что оба – и старший, и его напарник, не отличающийся тонкостью душевной организации, – вздрогнули от неожиданности. А уже покойный Михаил Круг громко пел о тяжелой жиганской судьбе...

– Да она там что, ох...ела уже совсем?!. – взорвался старший, оправившись от неожиданности.

Сделав несколько стремительных шагов в сторону, он резко распахнул почти незаметную взгляду дверь в стене. За этой дверью обнаружилась еще одна комната. Хотя скорее комнатушка – жизненного пространства едва хватало на то, чтобы поставить диван и небольшой стол.

На этом самом столе буквально заходился в крике небольшой, но довольно мощный кассетный магнитофон. Перед ним, в такт басам, подпрыгивал на гладкой, но грязной столешнице "пятикубовый" пластиковый шприц. Такие обычно называют "одноразовыми", только этот, захватанный и изрядно потертый, использовался явно неоднократно. На стенках шприца были заметны остатки какой то желтоватой жидкости...

На продавленном диване в свободной позе лежала молодая женщина. Казалось, она спала, но глаза ее были широко открыты, зрачок сужен в булавочную головку. Бессмысленный взгляд был направлен куда то вверх, но не в потолок, а значительно дальше, в космос, в бесконечность Вселенной... В углу ярко накрашенного рта пузырилась слюна...

– Ну, сука!.. – замахнулся было старший, но лежащая девица никоим образом не отреагировала на его угрожающее движение. Ей, судя по всему, сейчас на все было наплевать.