|
Я работала с ней четыре раза по восемь часов. Все это время она рассказывала о своей главной сопернице. Они учились вместе с пяти лет. Общее отсутствие детства. Только станок, диета, деформированные ступни, никаких мелких радостей жизни. А потом – один и тот же театр и лютая, волчья конкуренция. В детстве были подругами, а потом жизнь заставила каждую целиться в горло другой. Моя балерина была более удачливой. Ей доставались все главные партии. И вдруг такое. Теперь танцует ее подруга, а она даже на репетицию не может пойти, потому что плачет от обиды. Она и во время позирования постоянно плакала. Возможно, вы это видите на картине, хотя я старалась ловить моменты, когда глаза ее были ясны».
«Это глаза молодого парня, вернувшегося с войны. Афганистан. Я знала его всю жизнь, сынок моих соседей. Уговорила его позировать сразу же, как только приехал, пока отражение войны не испарилось из его глаз. Но зря торопилась. С тех пор прошло достаточно времени, а глаза у него такие же». Глаза были такие реалистичные, живые, что довольно скоро, бродя между картин, я поймал не очень комфортное ощущение – будто бы подглядываю за тем, что знать мне не должно. Поймал себя на том, что деликатно отвожу взгляд. И другие посетители топтались вокруг какие-то притихшие. Хотя в нашем небольшом городке было не так уж много ценителей искусства, особенно современного, концептуального. И вот там, возле одной из картин, я и увидел Татьяну. Она сама выглядела как произведение искусства – инфантильный сарафан в горошек, стоптанные сандалии, розовый румянец и эти седые волосы, раскиданные по хрупким плечам. Я не мог не подойти к ней. И она спиной почувствовала мое приближение и не оборачиваясь, сказала: – Я себя чувствую как в стриптиз-клубе. У вас нет такого ощущения? – Хм… – Моя бывшая одноклассница танцует стриптиз. Однажды она пригласила меня посмотреть. Я ушла после третьего номера. У меня было ощущение, что краду чужое. Эти девочки как на блюдечке подавали свою наготу. У одной был синячок на колене. Приложилась где-то, торопилась выйти на сцену и тональником не замазала. А у другой – очень красивой – шрам от кесарева. Она играла Шехерезаду. Танец семи покрывал. Единственная профессиональная танцовщица в клубе. Шрамик незаметный совсем, белый и тоненький. У нее был хороший врач. Но я разглядела и в ту же секунду придумала для этой Шехерезады целую историю. Как у нее был жених-миллионер, который уехал на своей яхте с алыми парусами, как только узнал, что скоро станет отцом. И как она теперь крутится и не высыпается. В общем, я ушла. Хотя это было очень красиво. Но мое воображение мешает мне насладиться поверхностной красотой… А здесь еще хуже. Все это она проговорила, даже не обернувшись, не посмотрев на то, кто же ее внезапный собеседник. – Я давно заметил, что люди боятся смотреть друг другу в глаза. Вежливым считается короткий взгляд. Нельзя удерживать внимание на глазах – это воспринимают как агрессию. – Вот именно! Хотите, покажу вам мои глаза? – Ну давайте. – Как вас зовут? – Артем! – Меня – Таня. Вот так странно и забавно и начался наш роман. Мы ушли с выставки, купили в ларьке дрянной польский растворимый кофе в пластиковых стаканчиках и заветренную шоколадку, отправились в ближайший сквер, сели на лавочку и просто смотрели друг другу в глаза. Молча. Счет времени был утерян. Это был опыт истинной близости – как будто бы общались не мы сами, а что-то светлое, надчеловеческое и вечное, что есть внутри у каждого. Я бы даже сказал, что беседовали наши души, если бы это не звучало так пошло и пафосно. С того вечера мы были не разлей вода, дружба быстро обратилась в нечто, напоминающее любовь. Да, наверное, я Татьяну полюбил. Хотя никогда не видел ее в своем будущем. |
