– Ты сегодня первая, кто меня поздравил.

– Почему? – Ирина сокрушенно подняла брови.

– Кажется, они все позабыли. Впрочем, это и неудивительно. Я здесь все таки не совсем свой. Обо мне обычно вспоминают, когда проштрафятся перед государством или хотят кого нибудь незаметно обжулить. Я, так сказать, не в штате. Как индивидуальность я мало кого волную. Хочешь конфет?

Он вынул упаковку дорогих конфет, еще не тронутую, и снял с нее целлофановое покрытие. Ирина засунула в рот конфету и принялась рассказывать про свои успехи. Гордеев слушал, как казалось, внимательно, все больше улыбался и кстати кивал, но Ирине показалось (и это не вызвало в ней негодования), что он больше улыбается и кивает факту того, что она, молодая, цветущая, сидит сейчас перед ним, закинув ногу на ногу, и тараторит о чем то своем. Рассказ получался довольно долгий, а она видела, что на столе у Гордеева невпроворот всякой документации, поэтому закончила неожиданно фразой:

– Так что теперь я богата.

И встала. Он тоже встал.

– Ну что ж, поздравляю. Теперь, я думаю, ты поднимешься еще выше и перестанешь подавать мне руку.

Ирина засмеялась:

– Посмотрим, посмотрим, не уверена, что не возгоржусь.

Вежливо посмеявшись, они расстались. Гордеев сел к столу, Ирина выпорхнула из кабинета и ускоренной походкой, хотя никуда торопиться было не надо, двинулась к своему месту. Там ее ждал первый посетитель – подруга и сослуживец Маша Ободовская. Ободовская, натура разносторонне и богато одаренная, поступила в «Эрикссон» вместе с Ириной, но из за скверного характера не сумела сделать столь блестящего зачина в карьере. Она два дня тому назад вернулась из командировки в Женеву и теперь по неясным для коллег причинам находилась в состоянии горестного изнеможения.

– Ну, как дела? – разбитым голосом спросила Ободовская.

Ирина повторила машинально звук поцелуя.

– Так я и думала. А у меня полная финансовая задница. Ты знаешь, что такое финансовая задница? Это когда ты потратил с корпоративной карточки шестьсот баксов и не знаешь, как отчитываться.

– Шестьсот баксов? – в ошеломлении повторила Ирина. У Ободовской и без того было две тысячи неоплатных долгов. Несмотря на хорошее настроение, Ира нашла в себе немного сострадания.

– Посмотри, – уныло продолжила Ободовская, – я тут поправила кое что.

Она протянула Ире несколько счетов из ресторанов и от таксистов. В них неумело подобранной ручкой были дописаны единицы к сумме.

– Как ты считаешь, похоже? – понуро спросила Ободовская.

– Н ну, на мой взгляд, не очень. Да кто там будет в бухгалтерии разбираться? – оптимистически прибавила Ира.

– Найдется кому, – мрачно оппонировала Ободовская.

– Слушай, ты что, всю Женеву по периметру объездила? – спросила Ирина, ошеломившись астрономической цифрой в счете.

– Нет, просто я решила не дописывать ноль в конце, а дописала спереди девятку. По моему, этот самый удачный. Другое дело вот этот…

Маша протянула неврастеническим почерком заполненный счет на пятнадцать франков.

– Я так никогда не сумею, – сокрушилась Ободовская, глядя на бумагу, – он, по моему, эпилептик был.

– Кто?

– Ну, этот водитель. Разве здоровый человек может так написать?

– Не уверена. Но, вообще то говоря, у меня почерк не лучше.

– Да? – оживилась Ободовская. – Ну ка, покажи.

Ирина взяла перо и, задумавшись на мгновение, выписала неловко, путая буквы «ш» и «ж»: «Игумен Пафнутий руку приложил».

– Здорово, – призналась Ободовская.