И в доме Павла начался форменный ад. Ну, может быть, не сразу, пока еще парень не вырос — туда-сюда, но в последнее время семнадцатилетний буцефал, воспитанный в обстановке вседозволен-ности, заполнял собой все на свете. Павел уже не воспринимался как представитель рода человеческого, на него смотрели лишь как на автомат, выбрасывающий денежки. И этих денежек постоянно не хватало, юный отпрыск жены транжирил их в поразительном темпе. Мамочка наблюдала это со снисходительной улыбкой.

— Ничего не скажу, она все еще очень красивая женщина, — продолжал Павел. — Не знаю, что на нее такое нашло, но ко мне она стала относиться просто наплевательски. Может, потому что подвернулся ей страшно богатый старичок и она с радостью переменила обстановку. Так и не знаю, всегда ли она была такой и только скрывала свои чувства или стала из-за своего засранца, во всяком случае со спокойной душой я с ней расстался. И не питаю к ней претензий, мать имеет право обожать сына, пусть этим и занимается, но только без моего участия.

Тут он взглянул на меня, и голос его дрогнул.

— А сейчас я тебе скажу то, чего никогда еще никому не говорил. Мне очень хотелось иметь собственного ребенка. Пусть одного, но моего собственного. А жизнь складывалась так, что из этой мечты ничего не получалось. В первом браке мы с женой просто не могли себе позволить завести ребенка, вторая жена не могла иметь детей, третья не хотела. Потом я понял почему, все свои материнские чувства она израсходовала на первого сына и мечтала лишь о том, чтобы он был при ней. Я даже и не отдавал себе отчета в том, как мечтаю о ребенке...

И только тут я поняла, как же сильно я его люблю! И всю жизнь любила, вопреки мужу, вопреки всем моим хахалям и Миколаю. Ненормальная, да что поделаешь...

— И ты уже присмотрел себе очередную жену, с которой у тебя будет наконец желанный ребенок? — осторожно спросила я вдруг севшим голосом.

— Да, присмотрел, — ответил он и, прежде чем я успела прийти в отчаяние, добавил: — Тебя. Если ты согласна.

Откашлявшись, я ответила чистым голосом:

— Что ж, пожалуй, я соглашусь. Откровенность за откровенность. Все эти годы я хотела, чтобы моим мужем был ты. И не против того, чтобы что-нибудь родить. Это у меня получается неплохо...

И тут он сказал такие слова, что мне показалось, первый раз в жизни показалось, будто я вдруг очутилась в раю.

— Если хочешь знать, то я с самого начала хотел жениться на тебе, — сказал Павел. — И ты сама знаешь, у нас как-то не получалось. Был уверен, что всех этих своих придурков-хахалей во главе с первым мужем ты предпочитаешь мне. А я — так себе, где-то в стороне...

— Взаимно.

И больше ни о чем не надо было говорить.

Знала я, что моя райская жизнь будет не совсем райской. У Павла характер трудный, да и мой не сахар. Но после всего, что нам пришлось в жизни вытерпеть, после бесконечных трагедий и разочарований, потерь и поисков, длившихся годами, человек становится умнее и мягче. Живи сам и давай жить другим. Да нет, пожалуй, мы с ним поладим, а мне в глубине души всегда хотелось иметь третьего ребенка...

Вынимая из бара бутылку шампанского, Павел сказал:

— А знаешь, я чувствую, что чем-то обязан этому чертову Миколаю. Давай выпьем за то, что мы с тобой наконец договорились. И кажется, только благодаря исключительно дурацкому стечению обстоятельств.

Я подставила бокал под струю шампанского. Пожалуй, Павел прав. Не было бы меня здесь сейчас, если бы не... если бы не какое-то там брезентовое полотнище, которое я некогда заштопала с помощью лошадиной подковы. Значит, правда, подкова приносит счастье! Может, непрочное? Ничего, хорошо уже то, что вот сейчас я счастлива.