Дверь открыл Харрис. Казалось, он давно коротал время под дверью, поджидая ее. Подобно служанкам в Уэйрсайде, он был сражен ее видом.

– Мисс Аннабелла, мисс Аннабелла… – удрученно прошептал он.

– Добрый день, Харрис.

– Добрый день, мисс Аннабелла. С вашего позволения, счастлив снова вас видеть.

– А я – вас, Харрис. – Она умолкла при виде Элис, спускающейся по лестнице. Не дойдя трех ступенек, Элис остановилась, в спешке наступила себе на подол и шлепнулась бы, не заключи ее Аннабелла в объятия.

– Дитя мое, дитя мое!

– Здравствуйте, Элис. Как вы поживаете?

– Дорогая! Дитя мое, как прекрасно снова вас видеть! Со мной все хорошо. Вы-то как? Сколько невзгод, сколько невзгод! – Короткие фразы налезали одна на другую, как и мысли. – Она ждет, ждет уже несколько часов. Сидит и ждет… Сегодня счастливейший день в ее жизни. Клянусь, счастливейший!

Старая Элис до того забылась, что прибегла к словечку «клянусь». Аннабелла не могла не обратить на это внимание. Она радостно улыбнулась женщине, много лет считавшей ее дьявольским отродьем. Даже когда она сама пребывала в неведении относительно своего происхождения, Элис делала все, чтобы внушить ей, что она рождена в грехе.

– Идемте, идемте, не будем терять времени. – Элис подталкивала ее к двери гостиной.

Положив руку на дверную ручку, Аннабелла оглянулась на старуху. Тонкие губы растянулись в улыбке. Элис помогла ей открыть дверь.

У Аннабеллы и прежде трепетало сердце, но теперь оно металось по грудной клетке, как затравленный зверь. Она увидела Розину стоящей у окна, как тысячи раз прежде, гордую, терпеливую. Жалость, которую она испытывала к Дому, усилилась в сотни раз, и ее охватило желание кинуться к этой грустной некрасивой женщине, обнять ее, защитить. Однако она словно приросла к месту.

Только когда Розина срывающимся голосом произнесла: «О, мое дорогое, любимое дитя!» – она обрела способность двигаться. Их объятия были крепкими и искренними.

– Дай мне на тебя взглянуть. – Розина подвела ее к жесткому дивану. Усевшись, они уставились друг на друга. – Как сильно ты изменилась, дитя мое!

Аннабелла поддалась было привычной череде вопросов и ответов и машинально произнесла:

– Да, ма… – Но быстро спохватилась: – Да, я изменилась. Ведь прошло много времени.

– Да, моя дорогая, немало. – Помолчав, Розина спросила: – Ты не знаешь, как меня называть?

Аннабелла подняла глаза и, глядя на ее бледное лицо, оставшееся прежним вплоть до мельчайших черточек, ответила:

– Да, я в растерянности.

– Мамой, как же еще? – ласково проговорила Розина. – Ведь я была для тебя мамой на протяжении семнадцати лет. Человека формирует не рождение, а окружение. Твоим окружением была я; ты осталась моей дочерью, а я – твоей матерью. Верь мне, дорогая, я и есть твоя мать. Это единственное, что мне нужно от жизни, – продолжать быть твоей матерью. Ты мой ребенок, Аннабелла, во всех мыслимых отношениях, кроме одного, которым можно пренебречь. Надеюсь, ты понимаешь это. Я – твоя мама.

– Да…

Наклонившись к ней, Розина взяла Аннабеллу за руки и прошептала:

– Скажи это слово. Прошу тебя, дай мне услышать, как ты его произносишь.

– Мама…

Розина удовлетворенно улыбнулась и дотронулась до ее щеки.

– Ты так исхудала, девочка моя!

Аннабелла могла бы сказать ей то же самое. Сейчас, разглядев ее, она убедилась, что Розина за эти месяцы сильно постарела.