Положение Мануэля не давало ей покоя. Все ее мысли были заняты им одним, и не только потому, что он находился в заключении, но и из-за происшедшей с ним перемены. В первое же их свидание после суда он показался ей изможденным, постаревшим, а главное, невыносимо угрюмым. Он нехотя цедил слова и смотрел на нее, словно не желая знать, кто она такая, чтобы не мучиться напрасными надеждами.

Во время последнего свидания их тоже не оставили наедине: помимо Мануэля в помещении находились другие заключенные. Большинство из них оживленно болтали, некоторые даже смеялись, у Мануэля же не дрогнул ни один мускул на лице.

Розина позаботилась даже о том, чтобы в комнате Аннабеллы лежал дневник, но она ничего в него не записывала, а только ставила даты. Этим вечером она выведет «20 июня»; завтра у нее день рождения. Ей исполнялось восемнадцать лет, но она искренне надеялась, что Розина не подарит ей дорогих вещей, которых она все равно не сможет взять с собой, когда настанет время уйти, как и все свои замечательные наряды, не представлявшие для нее никакого интереса. Дорого ей было одно-единственное платье – то самое, из синего рубчатого бархата, с пятном от пива на самом видном месте. Настанет день, когда она снова его наденет, невзирая на пятно. В этот день Мануэль выйдет на свободу.

Когда она подошла к двери, за спиной раздался резкий голос Розины:

– Куда ты?

– К Эми.

Розина осталась сидеть. Она только глубоко вздохнула, спрашивая:

– Тебе необходимо навещать ее ежедневно?

– Как тебе известно, она живет одна. И любит, когда я у нее бываю.

– Вдруг в твое отсутствие заедет дядя Джеймс? Он собирался поговорить с тобой… об одном деле.

Аннабелла распрямила плечи и, пристально посмотрев на Розину, ответила:

– Я ненадолго. Если дядя Джеймс пожалует, я с удовольствием с ним встречусь, но у меня нет намерения беседовать с ним на интересующую его тему. Я уже предупреждала его об этом.

Обращаясь к Розине, она теперь тщательно избегала слова «мама». Раньше она пересыпала им свою речь, но чем дальше, тем ей труднее становилось его произносить. Эта женщина была ей по-прежнему далеко небезразлична; скорее всего, она питала к ней любовь. Любовь эта зиждилась на глубокой признательности, но Аннабелла знала, что переступит через это чувство, если оно окажется преградой между ней и Мануэлем.

В холле она столкнулась с Элис. Старуха улыбнулась ей и посоветовала:

– Если выходите, то наденьте плащ, там такой ветер! Словно и не июнь вовсе! – Можно было подумать, что она подслушивала и знает, куда направляется Аннабелла. Элис была к ней очень добра, однако она ластилась бы и к самому сатане, лишь бы сделать приятное ненаглядной госпоже.

Аннабелла взяла из гардероба новый плащ, надела его и, не покрыв головы вышла, ничего не сказав Элис. Та долго смотрела ей вслед, качая головой.

Через четверть часа девушка достигла домика Эми. Старушка занималась привычным делом – приготовлением целебного напитка.

– Входи, – спокойно приветствовала она гостью, словно та заглядывала к ней ежечасно. – Как дела? Я сейчас. Только залью последнюю бутылку. Что-то ты похудела. Ты что, совсем не ешь? – Она прервала свое занятие и обернулась. Аннабелла сняла плащ, бросила его на спинку деревянного сиденья перед камином, села и ответила:

– Наоборот, ем, даже много.