Сахалтуев и Варчук, используя старые связи «на земле», в два счета уладили формальности, связанные с печальным происшествием в доме Аделунга. А при разборе бумаг и завещание обнаружилось; нужно ли говорить, что единственной наследницей графа стала его праправнучка — все документы были тщательно подобраны, и даже самый страшный крючкотвор не мог бы к ним придраться. Что и неудивительно, ибо составлял их тот самый страшный крючкотвор.

— Подпишитесь вот тут, и все формальности улажены, — сказал Сахалтуев.

— Здесь? — спросила Татьяна. — Пожалуйста. А что вы им сказали?

— Правду, — ответил за Юрку Павел Бабченко. — Только без ненужных подробностей. Что тебя разыскал прадед, приехал из-за границы, очень состоятельный человек. Но случилось горе — в день вашей первой встречи на его особняк напала банда вооруженных преступников, по всей вероятности, с целью ограбления или даже похищения. Они убили охранников и самого хозяина дома, и только, к счастью, я как твой давний друг приехал познакомиться с твоим родственником. О чем грабители, конечно, не знали. У моих ребят все разрешения на оружие есть. Словом, коллеги нам только благодарны, что дело можно сразу сдавать в архив.

— Спасибо, — сказала она.

— Там чистая самозащита, — пояснил Сахалтуев, хотя его никто не спрашивал. — Но мы все равно представили дело так, что это вас Владислав Витольдович защищал.

Она рассеянно кивнула. И Юрка подумал, что вот он не стал бы рассеянно кивать, глазом при этом не моргнув, случись ему на днях убить человека вилкой. И вилка еще какая-то странная, двузубая. И удар чересчур знакомый, чтобы никто ничего не объяснял.

Экс-капитан — он уже подал рапорт, потому что новый начальник службы безопасности Бабченко по прозвищу Майор предложил ему прекрасные условия на новой работе, — хотел знать правду. Слишком глубоко они с Барчуком увязли в этом деле, чтобы вот так, на полпути, остаться в неизвестности. С другой стороны, он понимал, что двойная утрата, которую перенесла Тото, ограждает ее от расспросов незримой стеной. Он бы и сам собственными руками задушил всякого, кто полез бы к ней с бестактными вопросами.

Кажется, она, как всегда, знала все — и про эти его душевные метания тоже.

— В деле Мурзакова, — произнесла Тото, и он только что на месте не подпрыгнул от неожиданности, — тоже была чистейшей воды самозащита. — И после паузы добавила: — Вы все имеете право услышать эту историю от начала и до конца.

Сахалтуев все еще пребывал в уверенности, что Мурзик пострадал от руки Скорецкого, — как еще могло это произойти? И потому хмыкнул, скорее, в одобрительном смысле:

— Крепкий профессионал. У него всегда самозащита — это один удар с летальным исходом?

— Не у него, — мягко поправила гражданка Зглиницкая, — у меня. И не всегда, а только с тем, кто убил моего мужа и моего сына.

* * *

От неожиданности все трое обомлели. Мысли и ощущения их сильно различались. Павел пропустил мимо ушей все, связанное с Мурзаковым, и застопорился на сообщении о муже и сыне. Вот тебе и ответ на недавний вопрос: какие такие секреты есть у Тото, о которых он не знает. Судя по всему, это еще не все.

Варчук облегченно вздохнул: он ужасно утомился хранить чужую тайну. Оказывается, это сложнее, чем работать на износ, лезть под пули и рисковать жизнью. Потому что в последнем случае рискуешь своей жизнью, а в первом — чужой. И Николай ощутил невероятную признательность к Татьяне, которая одной своей фразой навсегда освободила его от данного некогда слова и позволила нарушить молчание.

А Сахалтуев думал в этот момент о своем товарище Димке Кащенко: каково ему там сейчас, на Ближнем Востоке? Каково ему вообще? Как можно жить и работать, когда ты хранишь такие тайны и бредешь в вечность с таким грузом вины и ответственности? Он вспоминал годы молодости — какие же они были тогда наивные, светлые, готовые полюбить весь мир и умереть за Родину.