— Только этого не хватало!

Татьяна потерлась носом о рукав его пиджака. Он вспомнил, как в самый первый раз обрадовался этому ее движению, но и испугался за дорогущий пиджак, думая, что на нем могут остаться следы от косметики. Это потом он узнал, что никаких тональных кремов или пудры она не признает, и ослепительно-белая, матовая кожа — подарок природы, а не ухищрения визажистов. И, вспоминая о том дне, всегда испытывал тайную неловкость за ту свою глупую и стыдную мысль. Теперь ему было плевать на любые пиджаки и костюмы — только бы она делала, что хотела, и была счастлива с ним. Хочет работать, пусть работает, хотя он не в силах был понять, зачем ей это нужно. Ей — успешной художнице, вполне состоятельной и состоявшейся женщине, у которой всегда хватает щедрых заказчиков.

— У нас есть гораздо более приятная и завлекательная тема для беседы… — примирительно начала она.

— Опять мы о работе, — произнес он в ту же секунду. — Сегодня я хотел говорить с тобой совсем о другом…

Они запнулись на полуслове, заговорщицки переглянулись и озорно рассмеялись.

— Три года, — сказала она, отдышавшись. — Целых три года, даже не верится.

— Всего три года, — очень торжественно и серьезно поправил он. — А я бы хотел провести с тобой целую жизнь.

— Мы с тобой просто младенцы — трехлетние. И по сему знаменательному поводу у меня есть маленький сюрприз. Дома.

— Я знаком с тобой три года, — не унимался Александр. — Я хочу на тебе жениться и воспитывать с тобой детей, которые будут похожи на тебя. А ведь я ничего, кроме этого, о тебе и не знаю. Ну почти ничего.

— Хорошенькое ничего! Ты выучил наизусть мои детские фотографии и, по-моему, подбираешься к школьным сочинениям.

— А что мне остается?

— Наше общее прошлое. Согласись, немало.

* * *

Звонок был нетерпеливый и настойчивый. Он выдавал в звонившем человека резкого, грубоватого, не привыкшего считаться с окружающими. И к тому же человека при исполнении служебных обязанностей. Ибо даже самый застенчивый и скромный обитатель планеты Земля, облеченный полномочиями, и плечи расправляет, и спину держит ровнее, и басит солиднее. Государственная служба обещает толику власти и обязательно дает ее, пусть и эфемерную, призрачную.

Двери открыл Геночка, как водится не полюбопытствовав, кто это изволил прозвенеть немузыкальную трель, но к нему, словно два эсминца на помощь линкору, уже приближались Капа и Липа, и глаза их сверкали, будто у сестер горгон — Сфено и Эвриалы. В ту секунду, когда некто собрался перешагнуть порог квартиры, старушки выросли за спиной у Геночки, тем самым отрезав ему путь к отступлению и мешая посторониться. Посетитель оказался заблокированным у входа и обиженно уставился на единственного представителя сильного пола, ожидая от него поддержки и солидарности. Напрасно. В этом доме царил матриархат, и любые поползновения мужчин как-то изменить сложившуюся ситуацию пресекались жесткой и твердой рукой.

Когда бы милейшие дамы давеча, в нотариальной конторе, не были так сильно заняты прогнозом Гидрометеоцентра, то наверняка опознали бы сегодняшнего посетителя. А если бы Олимпиада Болеславовна время от времени включала в коридоре свет, а не полагалась на годами выработанную навигационную систему, то узнала бы в нем неловкого и невоспитанного воришку, смывшегося при ее появлении.

Правда, теперь на нем были потертый джинсовый костюм ярко выраженного китайского производства, темные стоптанные мокасины и кричащая футболка с надписью: «Бэтмен навсегда!», странно смотревшаяся на взрослом мужчине.