Собака открыла глаза. Подняв свою гигантскую голову, она не обернулась, чтобы посмотреть на женщину, которая сидела за столом. Не смотрела она и на Джона Фланнери. Датский дог открыл глаза и уставился прямо на Лени.

В ее сумочке на полу ванной комнаты лежали гостинцы для собаки. Всякий раз, приходя в гости, она приносила ей какое-нибудь лакомство или игрушку. Прогулки с Джоном и собакой вдоль Дунайского канала были для нее одним из самых привлекательных моментов в их отношениях. Из-за ее хромой ноги далеко они никогда не ходили. Но собака, казалось, ничуть не возражала и спокойно укладывалась у их ног, когда они садились на какую-нибудь скамеечку, и все трое умиротворенно созерцали течение реки и суету мира.

— Твоя нога снова тебя беспокоит?

Лени застыла. Она не сразу узнала этот голос, хотя он явно был обращен именно к ней. Это был не Джон и не другая женщина. Но голос был очень знакомый; он жил в ее памяти, хотя она не слышала его уже очень давно. Она обернулась, и в тот же миг чья-то рука коснулась ее плеча, заставив ее отпрянуть.

Рядом стоял отец в своей любимой бейсболке с надписью «Нью-Йорк доджерс», в рабочей рубахе и полинявших армейских штанах. То, во что он всегда переодевался, вернувшись домой из офиса. То, в чем его похоронили четыре года назад.

— Папа?

Он выглядел таким настоящим и был настолько там, настолько рядом, что она забыла о том, где она и в каком отчаянном положении находится.

Но к тому времени Лени Саломон уже две минуты как умерла. Встреча с отцом была началом ее собственного посмертия. Отчего она умерла? Ее убил Джон Фланнери, или датский дог, или другая женщина. Кто именно из них троих в ответе за это убийство, не важно. В тот миг, когда собачий взгляд упал на Лени, растревоженную своей великой любовью к Джону, она умерла, не успев даже испугаться.

Нашли ее позже в парке на берегу Дуная, тело ее сползло со скамейки. Согласно полицейскому отчету, у нее была аневризма в мозгу, и смерть наступила мгновенно. Ее мозг просто выключился.

Часы Изабеллы остановились в разгар похорон Лени. Она перевела взгляд на свое запястье только потому, что ни секунды больше не могла смотреть вперед. Прямо перед ней был гроб Лени Саломон, который вот-вот должен был опуститься в землю навечно. Сама мысль об этом была невыносима, не говоря уже о визуальном ее подтверждении. Невыносимо было смотреть на деревянный ящик цвета янтаря и знать, что лежит внутри.

Винсент стоял по одну сторону от Изабеллы, Флора — по другую. За всю церемонию она ни разу не выпустила ее руки. Как ни странно, ни та ни другая ни разу не заплакали. Винсент это заметил, но выяснять причину не собирался. Он знал, как они обожали свою умершую подругу. Если их горе молчаливо, так тому и быть.

Знал он и то, что, где бы ни оказалась сейчас Лени, с ней все в порядке. Как человек, к которому возвращается утерянная после сильного удара по голове память, так и Этрих полегоньку-потихоньку вспоминал, что такое смерть. Как он уже говорил Изабелле, большая часть этих воспоминаний возвращалась к нему в виде размытых, несфокусированных фотографий. Он подолгу разглядывал их, озадаченно поворачивая то так, то эдак, пытаясь догадаться, что на них изображено, что это означает и где снято. Но некоторые фотографии были резкими и отчетливыми. Этрих даже завел маленькую записную книжку, которую постоянно носил с собой в кармане и куда заносил все, что, как он думал, имело отношение к этим воспоминаниям, или ассоциации между ними и своими догадками.

Но он так и не понял, что один маленький участок его мозга теперь работал на несколько световых лет впереди остальной его части, ускоряясь еще больше, когда он вступал в физический контакт с Изабеллой. Эта часть его мозга распознавала важные детали «ломографий» и приходила к серьезным заключениям. Обгоняющее сознание — наблюдающее, анализирующее, упорядочивающее, — сверхразвитое чувство было одним из немногих вещей, которые он, сам того не подозревая, принес из смерти.