Мужчина и женщина — видимо, пара влюбленных. Они были глубоко погружены в мысли друг друга. Наверное, только что сбежали из своей конторы. Десять часов утра — самое подходящее время для влюбленных, — соединившись, они излучали яркое сияние.

«Холодное сердце, холодное сердце...» — повторяя эти слова, я рассматривал ножки женщины. Надеясь при этом, что так мне, возможно, удастся забыть об украденной тени.

Женские ножки всегда позволяли мне одним прыжком проникнуть в душу женщины: вселяли в меня уверенность (жизнь) благодаря чувству первичного слияния с ней. Красивые ножки красивы, безобразные — безобразны — таково было мое (жизненное) уравнение. Каковы же ее ножки? Пожалуй, коротковаты, подумал я, проникать в них мне не захотелось. Они значили для меня меньше даже, чем камешки, которыми усыпана дорога. Я бессознательно неотрывно смотрел на длинную тень этих двух обнявшихся людей, словно пытаясь уцепиться за нее.

Мой взгляд и взгляд женщины встретились. Она резко передернула плечами, вздохнула, вздох где-то глубоко в горле превратился в крик, она сильно побледнела и упала на плечо мужчины. Мужчина тут же вскинул голову и посмотрел на меня. Он тоже закричал и вместе с женщиной сел на землю.

Я не ждал такого, и поэтому мое потрясение не уступало их. Не понимая, что могло так потрясти во мне, я, словно спасаясь от их крика, вытянул перед собой руку и увидел, что она прозрачная. В растерянности я посмотрел на другую руку, она тоже была прозрачной, будто ее не существовало вовсе. Я сложил вместе обе невидимые руки и стал пристально смотреть на них. Они были прозрачнее стекла, сквозь них был виден весь расстилавшийся передо мной пейзаж. Еще раз посмотрел на них, сложив вместе, и почувствовал, как в этих невидимых руках разрастается ужас.

Я закатал рукава — не только кисти, руки целиком были прозрачными. Расстегнул рубашку — грудь тоже была прозрачной. Задрал штаны — ноги тоже были прозрачными. Лица я не видел, но не сомневался, что и оно прозрачное.

Я стал человеком-невидимкой!

Ничего удивительного — я же лишился тени. И поскольку тени у меня не стало, совершенно естественно, исчезло и тело, являющееся источником тени. Я решил было обдумать, что произойдет, если поменять местами причину и следствие, но на такого рода мысли не было времени. Могло ли вселить в меня сладкий покой то, что унесли всего лишь никому не нужную тень? Но ведь вместе с тенью похитили и ее источник. Теперь меня не скроет ни отсутствие солнца, ни ночь. Вдруг я закричал. Это был неожиданно долгий крик, какой издавала, наверное, обезьяна в первобытном девственном лесу.

Мой крик привел в чувство влюбленных, и они, обгоняя друг друга, бросились наутек.

Я тут же снял с себя всё и остался обнаженным. Теперь меня уже никто не увидит.

Беспокоило лишь одно — как унести снятую одежду. Что подумают люди, увидев, как по воздуху летит свернутая комом одежда. Но, в то же время, и бросать ее не хотелось. Все-таки хороший летний костюм. Торопясь и не особенно раздумывая, я решил исходить из сложившегося положения — не так страшен черт, как его малюют: быстро свернул в узел ботинки и одежду, сунул его под мышку и побежал по узким улочкам и переулкам.

Только что кончился час пик. К счастью, даже в центре города в это время, как ни странно, попадались места, где не было ни души. Я знал этот район как свои пять пальцев. И хорошо представлял себе, на какой улице, скорее всего, никого не встречу.