Сидит. Дожидается. Пытаясь не забыть, чего именно.

Ну ее, эту очередь!

В полпятого утра Феко и Темба все еще в очереди; перед ними у входа в поликлинику еще человек двадцать. Темба спит, уже не просыпаясь, ручки и ножки расслаблены, веки больших выпуклых глаз заслоняют от него этот мир. Ветер стих. Среди лачуг теперь роятся тучи комарья. Феко сидит на корточках, спиной опершись о стену, сына держит на коленях. Мальчик выглядит так, будто из него высосали всю кровь: щеки ввалились, шея так истончилась, что видны сухожилия.

Над ними нарисованный Христос простирает неправдоподобно длинные руки. Фонари на мачтах выключены, но какое-то бледно-оранжевое сияние все еще подсвечивает облака.

Последний день моей работы, думает Феко. Сегодня бухгалтер со мной расплатится. И сразу за этой мыслью следующая: а ведь у миссис Альмы есть антибиотики! Как странно, что он не подумал об этом раньше. У нее их пруд пруди. Сколько раз Феко собственными руками обновлял у нее в ванной хранящийся в шкафчике запас склянок с оранжевыми капсулами!

Над крышами лачуг зигзагами носятся летучие мыши. Неподалеку от Феко с Тембой маленькая девочка начинает неудержимо кашлять. Феко чувствует, как на лицо садится пыль, песок скрипит на зубах. Еще через минуту он встает, бросает свое место в очереди и по притихшим рассветным улицам несет спящего сына к автобусной станции.

Гарольд

– Может, там что-то такое, что слуга от нее убрал, не хотел, чтобы она это смотрела? – бормочет Роджер. – Что-то такое, что ее расстраивало?

Луво ждет, чтобы воспоминание слегка увяло. В полумраке изучает бабкину стену. «Остров Сокровищ». Gorgonops longifrons. «Портер пропертиз ».

– Нет, тут дело не в этом, – наконец отзывается он.

На стене перед ними там и сям всплывают бесчисленные и с разной степенью приближения к оригиналу повторяющиеся образы Альмы Коначек: вот она семилетняя сидит на полу, скрестив ноги по-турецки; вот Альма деловитый, энергичный агент по недвижимости; а вот уже и лысая старуха. Бизнесвумен, возлюбленная, супруга.

А в центре – Гарольд, перманентно выходящий из волн. Под фотокарточкой есть даже его имя, шатко выведенное кривенькими печатными буквами. Снимок, сделанный вечером того дня, когда Гарольд и Альма, похоже, достигли пика во всем, что было им отпущено в этой жизни. Луво