Игорь наконец не выдержал полного неведения — слушал дурак дураком, ушами хлопал, — взмолился:

— Может, объясните, о чем речь?

— Объясни человеку, Гриня, — строго сказал дядя Матвей. — Он мне нравится. Серьезный.

Вот и дождались! Игорь усмехнулся про себя. Большое дело: нас серьезными назвали…

— Плохих не держим, — заносчиво подтвердил Пеликан и бухнул, не раздумывая, без подготовки: — Понесешь кой-куда один пакетик. Ба-алыиой ценности вещь!

Так. Слово сказано. Что ж, Игорю доверено большое дело, спору нет. Большое, трудное и опасное. И странная вещь: он совсем не думал сейчас об опасности. Более того: ни разу не вспомнил ни о темном дворе на Кутузовском проспекте, ни о вежливых мальчиках, ни об их угрозах, ни о своих — неподдельных! — страхах. Чужая память делала его смелым и решительным, а своя ни о чем неприятном не напоминала. Услужливой была.

— Хорошо, — сказал он. — Куда идти?

Пеликан перегнулся через стол, почти лег на него. Зашептал. Правда, шепот у него — в соседней комнате слышно.

— В сотне километров на северо-запад — по вашей с профессором дороге, крюка давать не придется, — должна сейчас стоять двадцать вторая кавдивизия. Командиром у них Иван Федорович Сокол, человек геройский. А начразведки — Семен Дворников. Запомни их фамилии. Придешь к Семену, доложишь обо мне так: сидит Пеликан в подполе, пряники жует. И передашь пакет.

Было сомнение:

— А поверят?

— Поверят. Только так и скажи, слово в слово: сидит Пеликан в подполе, пряники жует. Запомнил?

— Запомнил. Дело нехитрое.

— Запомнить — тут и впрямь хитрость не нужна. А вот дойти…

— А что «дойти»? Шли до сих пор…

— То до сих пор.

— Или изменилось что?

— Может, и изменилось. Бог рассудит.

— Опять ты о боге, Пеликан!

И тут молчаливый дядя Матвей свое вставил, и не без суровости:

— О боге никогда не вредно вспомянуть.

Игорь с удивлением на него посмотрел, а Пеликан хмыкнул и подмигнул Игорю:

— Это у дядьки от старого режима. Тяжелое наследие царизма.

— Трепло ты, Гриня, — беззлобно сказал дядя Матвей. И к Игорю: — Серьезное дело тебе поручаем, парень. Сам видишь — каково в городе. Пеликана ищут. Моя рожа примелькалась, не сегодня завтра сцапают. Половина наших по дворам ховается, носа не высовывает. Люто у нас, ох люто! Дойди, парень, туда, дойди, очень надо.

Игорь встал.

— Давайте пакет.

Дядя Матвей вышел в другую комнату и через минуту принес небольшой — чуть крупнее современного почтового конверта — пакет, крестом перевязанный суровой ниткой, запечатанный сургучной печатью.

— Ежели что — съешь! — грозно сказал Пеликан, и непонятно было: то ли он всерьез, то ли шутит. Во всяком случае, Игорь тут же вспомнил увиденный по телевизору фильм, где герой ел пакет с сургучной печатью, а потом долго мучился коликами в желудке. Весело! Однако ничего не попишешь, придется есть, коли что случится…

Игорь взял пакет, на котором ничего не было написано — просто чистая оберточная бумага да коричневая клякса сургуча, — и сунул его за пазуху.

— Дойду.

— Дай я тебя поцелую, — растрогался Пеликан, протягивая к нему могучие руки.

И в это время за окном раздался пронзительный свист.

Пеликан так и замер с протянутыми руками, повернув голову к окну. А дядя Матвей спокойно — даже, показалось, лениво — произнес:

— Тикаем.