Остатки и останки, и никак больше. Все, что могло умереть, давно умерло. Знания, умения и хитрые машины еще остаются и работают, но сколько их? Но даже за эти крохи кровь здесь льется реками.

— Покурил?

— Да… — бородач лежал не шевелясь, боялся потревожить размозженное тело. — Салага, ты меня убить-то сможешь быстро?

— Думаешь, что стоит?

Мужик хищно улыбнулся.

— Я же человек, не тварь какая-то…

— Ты?

В забрале вновь отразилось бледное лицо с кровью и старым шрамом.

— Вы поработали у Илецка неделю назад?

— Где?

— Два хозяйства. Картошка, капуста, много яблонь. Помнишь?

Бородач смачно отхаркнул.

— Помню. И что?

— Да то.

Штык нож, совсем недавно так надежно лежавший в ладони бородача с хрустом вошел в его же горло. Тот задергался, замолотил ногами в грубых ездовых сапогах. Но отражения в забрале уже не было.

Ботинки с высокой шнуровкой остановились рядом с кучей бандитов, сваленных вповалку.

— Твари… кто еще хуже вас?

Со стороны двух высоких машин, ощетинившихся стволами и хищными ракетами, закричали. Команда пошла по цепи высоких фигур в броне и увешанных оружием.

— По местам!

Впереди ждала настоящая работа. Та, за которую чистильщикам и платят.

Глава 1

День, зной, охота в степи и душевная боль

«Война есть нормальное состояние человечества, но умирать на полях сражений должны те, кто любит войну.

Если необходимо раскачать государство, следует сделать так,

чтобы в бойню попадали все, от мала до велика»

Солнце стояло в зените. Трава, волнующаяся под сильным ветром, чуть блестела своей, до конца не выгоревшей, стальной зеленью. Лишь в некоторых местах взгляд цеплялся за яркие краски пятен разнотравья. Пушистые метелки ковыля, густо торчавшего через его плотный ковер то тут, то там, рвало плотными порывами, дующими с севера. На степь накатывала осень, но сейчас солнце, жадным и ярким раскаленным гривенником торчавшее на бездонном и высоком небе, жарило изо всех сил. Невысокие курганы, горбящиеся лохматыми спинами из степной травы, выжигало, нещадно и яростно.

Темная фигура, замершая на самой макушке одного, одетая в костюм из плотной кожи, с дополнительными защитными вставками, казалась чем-то неживым, чужеродным. Человек, сидящий в седле потрепанного мотоцикла эндуро, не шевелился. Плевать хотел на раскаленный, густой воздух, маревом дрожащий перед глазами. Чернел неподвижным монументом на верхушке земляного, покрытого проплешинами и желтыми пожухлыми пятнами, горба. Лучи солнца разбивались, разбрасывая блики, на треснувшем в нескольких местах матовом забрале шлема, лежащем на сгибе локтя. Изредка к звуку мотоциклетного двигателя, вспугивая начавших привыкать к нему сусликов, добавлялось протяжное потрескивание.

— Как у тебя? — хрипнуло в динамике радиостанции, закрепленной на поясе.

Мотоциклист чуть наклонил голову к правому плечу, где чернела небольшая коробка переговорного устройства.

— Пока спокойно. Жду. Не переживай, Мерлин, не проморгаю.

— Уж я надеюсь, Енот. До связи.

Отвечать мотоциклист не стал. Лишь покрутил головой, стараясь не упустить момент, когда в волнении ковыльно-полынного моря появится что-то неправильное. За свой тыл Енот сейчас абсолютно спокоен. Датчик движения, собранный Инженером, опробовать уже приходилось. На сто восемьдесят градусов позади чистильщик был защищен.