Были и такие, что лица не красили, зато увивали косы множеством тряпочек, так что голова начинала казаться какой-то диковинной взлохмаченной подушкой.
И ни одна не была красивее Алахи. Не потому даже, что девочка – госпожа! – была одета куда роскошнее служанок – своих и своей матери. Что-то в ее гордом лице с тонкими неправильными чертами завораживало.
Впрочем, Алаха – еще дитя, и не следует думать о ней как о взрослой девушке.
Да. Но с другой стороны, это дитя смело распоряжалось и своей жизнью, и жизнями других людей. И делало это подчас мудро, а иногда и милосердно.
Годы прошли для Салиха не напрасно – он успел узнать, как жестоки бывают дети. Особенно подростки лет пятнадцати. Сила в руках уже появилась, а ошибок и бед в жизни еще не встречалось. Чистые, невинные, как родниковая вода, они ждут такой же чистоты от других. Ждут? Нет, они требуют! И, не встретив, разочаровываются. А иногда, разочаровавшись, мстят. Страшно, жестоко мстят.
Алаха вела себя так, словно знала: чем старше человек, тем несовершеннее он, тем больше на нем налипло грязи. И каким-то образом умела относиться к этому снисходительно.
И все же не следует думать о ней как о взрослой…
Салих усмехнулся. Покачал головой. А ну, сердце, остановись! А ну, дыхание, замри! А ну, мысли, повернитесь в другую сторону – бегите прочь от Алахи!
Не выйдет.
То-то и оно, что не выйдет.
А что посмеялась над ним, а заодно и девчонкам такую радость доставила… Так не со зла же.
***
Впрочем, судьба распорядилась так, что Салиху недолго выпало наслаждаться уютом и покоем. Насколько вообще можно говорить о "покое", живя среди женщин, которые так и норовят подшутить и насмеяться.
Это случилось под вечер. Синие сумерки окутывали степь, точно покрывало, упавшее с плеч Прекраснейшей, о которой грезят арранты. Дневные звуки – мычанье коров, блеянье овец, молодецкие выкрики сторожащих стадо парней, приглушенные голоса женщин, то и дело взрывающиеся смехом, – все это стихо, сменяясь постепенно звуками ночи: стекотаньем насекомых, внезапно услышанным журчанием воды, шорохом трав.
Салих выбрался из юрты, посасывая наколотый иглой палец. Не давалась ему эта хитроумная женская работа, хоть ты убейся! А ведь женщины народа Алахи умеют делать множество самых разнообразных и сложных вещей: шить и чинить одежду, дубить и выделывать шкуры, мастерить сапоги – мягкие, с тонкой подметкой, негодные для пешего, но превосходные для конника. Делают они и теплые шубы на меху для того, чтобы было в чем пережить суровую степную зиму. Готовят самую разнообразную пищу – и ту, что едят в сытости, и ту, которой довольствуются в скудости. Насмотревшись на все это, Салих сильно теперь сомневался в том, чтобы лихие горделивые молодые воины, приверженцы и друзья Ариха, смогли бы совершать свои подвиги, не будь рядом с ними женщин.
Впрочем, не его ума это дело… Он стоял под открытым небом и полной грудью вдыхал пряный степной воздух. На миг ему даже показалось, что он дышит свободой – после стольких лет! Однако это, разумеется, было лишь минутным заблуждением, которое той самой злой судьб
Бесплатный ознакомительный фрагмент закончился, если хотите читать дальше, купите полную версию
|