Стоял он, когда мы без стука ворвались в его кабинет, у стены, прислонив банку (на сей раз трехлитровую) к уху, выражение лица при этом имел одухотворенно-счастливое. Нас он даже не заметил.
— Товарищ Симаков, — гаркнула я бодро. — Какие новости?
Антошка охнул и выронил радар из ослабевших рук. Мы с ужасом, самый неподдельный читался на Антошкином лице, следили за тем, как банка приближается к полу, как ударяется об него, как бумцает, катится… и не разбивается.
— Ура! — возопил Антошка и тут же вцепился в уцелевший локатор обеими руками. — Сейчас самое интересное будет.
— Про кого? — Маруся засеменила к Симакову, навострив ушки.
— Про чего.
— Про что, — поправила Эмма Петровна.
— Да тихо вы, там Геркулесов слово взял.
— Так значит, они за стеной…?
— Помолчите, — пресек любые дальнейшие расспросы институтский Штирлиц, после чего вновь припал к банке.
Мы послушно замолкли. Только Маруся, бубня что-то обидное, начала кружить по комнате, шаря глазами по сторонам. Мы уже не знали за кем нам следить: за Антошкой, стоящим, как цапля, на одной ноге, и постигающим нечто нам неведомое, или за подружкой, целенаправленно что-то в помещении вынюхивающей. Не знаю, как других, но меня привлекала больше Маруся, поэтому я плюнула на Симакова, и двинулась за ней. И не зря, ибо Маруся нашла, что искала — с победным улюлюканьем она кинулась к тумбе, на которой стояли искусственные цветы в аляповатой вазе, хватанула их за соцветия, швырнула в угол, и, завладев тем, что так долго выискивала, ломанулась к стене, пихнула Антошку в бок, заняла его место, пристроила вазу, приложила ухо к ее дну, зажмурилась, после чего замерла.
Стояла она так недолго. Минут 5. По истечении которых оторвалась от стены, повернулась, продемонстрировав нам свое покрасневшее оттопыренное ухо, и растеряно выдала:
— Не знают они ни черта.
— Как это? — возмутились мы, буравя глазами то Марусю, то Антошку.
— Очень просто.
— Вот тебе раз! И никаких улик в моей квартире не нашли? — переспросила я, на всякий случай. Антон кивнул, а я не успокоилась. — А что еще Геркулесов говорил?
— Про какого-то алканавта, который живет под твоим диваном.
— О! У нас под диваном кто-кто живет? — Марусины щеки стали под цвет ее уха, наверняка, от любопытства. — И от кого мы его прячем, если у нас нету мужа?
— Это он про Коляна, а живет Колян, сами знаете где.
— А… Эта история нам известна, — разочаровалась Маруся. — А ты впрямь думаешь, что он видел нашего убийцу?
— Уверена.
— Так чего мы тут дурью маемся? — вскочила Маринка. — Побежали его искать!
— Где? Я адресов бомжатников, где его подружки живут, не знаю.
— Надо узнать, — не умеряя пыла, настаивала Маринка.
— Не к спеху. Все равно он мало чего сможет рассказать — он же отрубился.
— Но вечеров ты его допросишь, да, Лель?
— А как же.
Антошка, который весь превратился в слух, стоял, как Пизанская башня, чуть наклонившись, и ловил каждое наше слово. То, что слова эти были ему мало понятны, его не волновало, он, видно, решил, что главное запомнить все досконально, а уж потом расшифровать. А уж коль и расшифровать не получится, то смысл придумать самому — при его таланте, это раз плюнуть.
— А про Ваську он там ничего не говорил? — задумчиво протянула я.
— А? — Антошка заморгал, не сразу понимая, что этот вопрос обращен к нему. |