|
Оставим рифмы фирменным эстетам - не "кровь", не "вновь" и даже не "свекровь"; не ядом, не кинжалом, не кастетом. Нет, я повел себя как дилетант, хотя и знал, что смысла нет ни малости вязать петлю как карнавальный бант, что лучше сразу придушить из жалости. Какой резон ребенка закалять, когда он изначально болен смертью? Гуманней было сразу расстрелять, но я тянул, я вдохновенно медлил и как-то по частям спускал курок, в позорном малодушии надеясь, что скучный господин по кличке Рок еще подбросит свежую идею. Но старый скряга под шумок заснул; любовь меж тем росла как человечек, опустошала верности казну, и казнь сложилась из сплошных осечек. Звенел курок, и уходила цель; и было неудобно догадаться, что я веду с самим собой дуэль, что мой противник не желает драться. Я волновался. Выстрел жил лет пять, закрыв глаза и шевеля губами... Чему смеешься?.. - Рифмы нет опять,
и очередь большая за гробами. . * * * ...А потом ты опять один. Умывается утро на старом мосту, вон там, где фонтан как будто и будто бы вправду мост, а за ним уступ и как будто облако, будто бы вправду облако, это можно себе представить, хотя это облако и на самом деле, то самое, на котором мысли твои улетели, в самом деле летят. ...А потом ты опять один. Есть на свете пространство. Из картинок твоей души вырастает его убранство. Есть на свете карандаши и летучие мысли, они прилетят обратно, только свистни и скорее пиши. ...А потом ты опять один. Эти мысли, Бог с ними, а веки твои стреножились, ты их расслабь, это утро никто, представляешь ли, никто, кроме тебя, у тебя не отнимет. Смотри, не прошляпь этот мост, этот старый мост, он обещан, и облако обещает явь, и взахлеб волны плещутся, волны будто бы рукоплещут, и глаза одобряют рябь. А потом ты опять один. . * * * Я садился в Поезд Встречи. Стук колес баюкал утро. Я уснул. Мне снились птицы. Птицеруки, птицезвуки опускались мне на плечи. Я недвижен был как кукла. Вдруг проснулся. Быть не может. Как же так, я точно помню. Я садился в Поезд Встречи. Еду в Поезде Разлуки. Мчится поезд, мчится поезд сквозь туннель в каменоломне. . * * * В этой вечнозеленой жизни, сказал мне седой Садовник, нельзя ничему научиться, кроме учебы, не нужной ни для чего, кроме учебы, а ты думаешь о плодах, что ж, бери, ты возьмешь только то, что возьмешь, и оставишь то, что оставишь. Ты живешь только так, как живешь, и с собой не слукавишь. В этой вечнозеленой смерти, сказал Садовник, нет никакого смысла, кроме поиска смысла, который нельзя найти, это не кошелек с деньгами, они истратятся, не очки, они не прибавят зрения, если ты слеп, не учебник с вырванными страницами. Смысл нигде не находится, смысл рождается, дышит, цветет и уходит с тобою вместе иди, ты возьмешь только то, что поймешь, а поймешь только то, что исправишь. Ты оставишь все, что возьмешь, и возьмешь, что оставишь. . * * * ...И этот дождь закончится, как жизнь... И наших душ истоптанная местность с провалами изломов и кривизн вернется в первозданную безвестность. Там, в темноте, Предвечная Река к своим пределам тени предков гонит, и мечутся, как звери, облака под взмахами невидимых ладоней, и дождь, слепой, неумолимый дождь, питая переполненную сушу, пророчеством становится, как дрожь художника, рождающего душу. ...И наши голоса уносит ночь... Крик памяти сливается с пространством, с молчанием, со всем, что превозмочь нельзя ни мятежом, ни постоянством... Не отнимая руки ото лба, забудешься в оцепененье смутном, и сквозь ладони протечет судьба, как этот дождь, закончившийся утром. . * * * Плачь, если плачется, а если нет, то смейся, а если так больнее, то застынь - застынь, как лед, окаменей, усни. |
