Ай как больно… Как же больно… Ничего… Еще немного, и точка невозврата будет пройдена… Еще капелька боли, еще несколько воспоминаний о предательстве, еще толика ненависти, и все пройдет… Скоро эти воспоминания будут вызывать только нервную насмешливую улыбку. Лишь иногда по ночам, когда сердце сожмется от старой призрачной боли, я проснусь, чтобы долго лежать и пристально смотреть в темноту. Я не замечу, как из уголка глаза прямо на подушку скатится холодная слеза – воспоминание… Бесчувственные люди с разбитыми сердцами живут годами, обнимают нелюбимых, даря холодные поцелуи своим детям, улыбаются дежурными улыбками, поправляют монокль цинизма. А где-то по миру ходят их убийцы, осужденные заочно, казненные прямо в сердце и похороненные в ворохе воспоминаний.

Осталось погрузиться в глубину отчаяния, чтобы оттолкнуться от черного дна и начать новую жизнь.

Я открыла глаза в своей комнате. Рядом, крепко обнимая меня, спал человек, на которого мне предстоит смотреть другими глазами, после сказанных им слов. На столе стоял букет, застряв по состоянию где-то между славой вождя пролетариата и египетскими мумиями. Я молча вытащила его, сломала и выбросила в мусорное ведро, проталкивая с ноги, от души, и с брызгами выплеснув воду в раковину. Стянув с подоконника чужие сигареты и зажигалку, криво и нервно улыбаясь, я с щелчком передернутого затвора отдернула шторы, распахнула балконную дверь и вышла на улицу в одном халате. Игрушечный медведь полетел навстречу мутным огням чужих квартир и детской площадке, застряв в колючих ветках акации. Давясь сигаретным дымом, вдыхая горечь и яд, я пыталась сделать несколько затяжек, кашляя и подавляя чувство тошноты и отвращения. Окурок полетел вниз. Я взяла еще одну сигарету, подкурила и продолжила душить едкой горечью нечто куда более страшное, чем просто боль.

Наверху раздался шум, а потом послышалось: «Спецслужбы всего мира следят за вами, прослушивают все телефоны… А ведь именно ваш телефон сможет рассказать о вас куда больше, чем вы сами! Они уже знают, кого вы любите, с кем встречаетесь, а история мобильного браузера, которая так же фиксируется, сможет рассказать им очень многое о вас, как о личности…». Таинственный мужской голос под тревожно-депрессивную музыку повествовал о теории мирового заговора, утверждая, что конкретно за мной следит не только мой телефон, но и фен, микроволновка и даже… холодильник. Музыка выдала жуткий аккорд, нагнетая и без того непростую обстановку тотальной безнадеги. Я сглотнула, пытаясь дышать глубоко и ровно. Информация, которой располагает мой фен, будет очень важна для спецслужб всего мира, а вот  по поводу холодильника я уверена на сто процентов, что он отморозится и не выдаст информацию о моих ночных похождениях и перекусах. Чтобы хоть немного отвлечься, я представила, как пытают мой фен, окуная в ванну с ледяной водой, не вынимая при этом вилку из розетки. Микроволновка меня сдаст сразу же, с потрохами, которые я в ней иногда разогреваю… Сигарета тлела, огни гасли, мороз и маразм крепчали. То, что стиральная машина стучит, я и так знаю, но мне казалось что это из-за неровностей пола, а тут оказывается… Так хотелось забить голову всякой ерунд…

… Ой! Горящий фильтр обжег мне пальцы. Обидно, когда ты думаешь, что упала звезда, загадал заветное желание, а это – не звезда, а летящий с балкона окурок, рассыпаясь в полете алыми искрами. Через минуту я получила разрешения у всех внутренних инстанций на вторжение в чужую жизнь. Мозг требовал ответов, поэтому тут же поставил резолюцию. Совесть, скрипя зубами и скрепя умирающее сердце, поставила размашистый автограф, дописав: «Только один раз!». Гордость долго отказывалась, подбивая меня на «смертельную обиду в любом случае и грандиозный скандал по результатам шпионских изысканий», но потом смилостивилась и поставила свою печать.