«Отечественные записки» всегда будут иметь в виду не толпу, а публику. Уверенные, что истина всегда возьмет свое, они, в суждениях своих, не будут согласоваться ни с заплесневелыми литературными адрес-календарями, ни с говором полуграмотной толпы, а с собственным чувством и разумением, на основании самого судимого предмета. И потому «Отечественные записки», при сей верной оказии, еще громче, чем прежде, объявляют во всеуслышание глубокое свое убеждение, что первые опыты Лермонтова пророчат в будущем нечто колоссально великое. Не говоря, например, о его поэме «Мцыри» (стр. 121–159) как о целом создании, выписываем два места из нее, чтоб читатели, еще не кончив нашей рецензии, могли судить об алмазной крепости и блеске стихов Лермонтова, дивной верности и неисчерпаемой роскоши его поэтических картин:

         Ты хочешь знать, что делал я

         На воле? Жил – и жизнь моя

         Без этих трех блаженных дней

         Была б печальней и мрачней

         Бессильной старости твоей.

         Давным-давно задумал я

         Взглянуть на дальние поля.

         Узнать, прекрасна ли земля, —

         И в час ночной, ужасный час,

         Когда гроза пугала вас,

         Когда, столпясь при алтаре,

         Вы ниц лежали на земле,

         Я убежал. О! я, как брат,

         Обняться с бурей был бы рад!

         Глазами тучи я следил,

         Рукою молнии ловил…

         Скажи мне, что средь этих стен

         Могли бы дать вы мне взамен

         Той дружбы краткой, но живой,

         Меж бурным сердцем и грозой?..

         И, как его, палил меня

         Огонь безжалостного дня,

         Напрасно прятал я в траву

         Мою усталую главу:

         Иссохший лист ее венцом

         Терновым над моим челом

         Свивался, – и в лицо огнем

         Сама земля дышала мне.

         Сверкая, быстро в вышине

         Кружились искры; с белых скал

         Струился пар. Мир божий спал

         В оцепенении глухом

         Отчаянья тяжелым сном.