|
Поэты, которым суждено выражать эту сторону искусства, тщетно стали бы пытаться отличиться в другой какой-нибудь стороне искусства; особенно для них недостижима целомудренная и возвышенная простота. Вот почему они держатся однажды принятого направления. И хорошо делают: будучи верны ему, они всегда будут блестеть, всегда будут иметь свою толпу почитателей, и как теория, так и история искусства всегда будет, в нужных случаях, ссылаться на них как на авторитеты в известных вопросах науки изящного, – тогда как ни та, ни другая и знать не хочет обыкновенных талантов в сфере истинного искусства.
Стихотворения г. Бенедиктова имели особенный успех в Петербурге, успех, можно сказать, народный, – такой же, какой Пушкин имел в России: разница только в продолжительности, но не в силе. И это очень легко объясняется тем, что поэзия г. Бенедиктова не поэзия природы, или истории, или народа, – а поэзия средних кружков бюрократического народонаселения Петербурга. Она вполне выразила их, с их любовью и любезностию, с их балами и светскостию, с их чувствами и понятиями, – словом, со всеми их особенностями, и выразила простодушно-восторженно, без всякой иронии, без всякой скрытой мысли. Сколько юных чиновников и теперь еще помнит наизусть, например, это стихотворение «Напоминание»:
Нина, помнишь ли мгновенья, Как певец усердный твой, Весь исполненный волненья, Очарованный тобой, В шумной зале и в гостиной Взор твой девственно невинной Взором огненным ловил, — Иль мечтательно к окошку Прислонясь, летунью-ножку Тайной думою следил, Иль, влеком мечтою сладкой В шуме общества, украдкой, Вслед за Ниною своей От людей бежал к безлюдью С переполненною грудью, С острым пламенем речей; Как вносил я в вихрь круженья Пред завистливой толпой Стан твой, полный обольщенья, На ладони огневой, И рука моя лениво Отделялась от огней Бесконечно прихотливой Дивной талии твоей; И когда ты утомлялась И садилась отдохнуть, Океаном мне являлась Негой зыблемая грудь, — И на этом океане, В пене млечной белизны, Через дымку, как в тумане, Рисовались две волны? — То угрюм, то бурно весел, Я стоял у пышных кресел, Где покоилася ты, И прерывистою речью, К твоему склонясь заплечью, Проливал мои мечты: Ты внимала мне приветно, А шалун главы твоей — Русый локон незаметно По щеке скользил моей…
Нина, помнишь те мгновенья, — Или времени поток В море хладного забвенья Все заветное увлек?
Вряд ли кто не согласится, что эта Нина совершенно бесцветное лицо, настоящая чиновница, и что во всем этом воспоминании поэта нет ничего, веющего музыкой души и чувства… Но эта бессердечность, этот холодный блеск, при изысканности и неточности выражения, кажется истинною поэзиею «львам» и «львицам» средней руки…
Как человек с дарованием, г. |
