Когда ж я в глубоком тону размышленья

         О темном значеньи грядущего дня, —

         Незапно меня посещает виденье

         Одной из двух дев, чаровавших меня.

         И первой любви моей дева приходит,

         Как ангел скорбящий, бледна и грустна,

         И влажные очи на небо возводит,

         И к персям, тоскою разбитым, она

         Крестом прижимает лилейные руки;

         Каштановый волос струями разлит…

         Явление девы, исполненной муки,

         Мне день благодатный в грядущем сулит.

         Когда ж мне является дева другая,

         Черты ее буйным весельем горят,

         Глаза ее рыщут, как пламя, сверкая,

         Уста, напрягаясь, как струны, дрожат, —

         И дева та дико, безумно хохочет,

         Колышась, ее надрывается грудь:

         И это виденье мне горе пророчит,

         Падение терний на жизненный путь.

         Пред лаской судьбы и грозой ее гнева

         Одна из предвестниц всегда прилетит;

         Но редко мне видится первая дева, —

         Последняя часто мне смехом гремит:

         И в жизни я вижу не многие розы,

         Помногу блуждаю в тернистых путях:

         Но в радостях редких даются мне слезы,

         При частых страданьях есть хохот в устах.

Мы думаем, что это стихотворение может служить лучшим доказательством нашего мнения вообще о стихотворениях г. Бенедиктова.

Примечания

«Телескоп, ч. XXVII, стр. 357–387 (ценз. разр. 24 ноября 1835). Подпись: В. Белинский.

Статья о стихотворениях Бенедиктова – блестящий образец высокой принципиальности Белинского, одним ударом разрушившего авторитет прославленного всеми журналами поэта.

«Появление стихотворений Бенедиктова, – вспоминал впоследствии И. И. Панаев, – произвело страшный гвалт и шум не только в литературном, но и в чиновничьем мире. И литераторы и чиновники петербургские были в экстазе от Бенедиктова. О статьях Полевого и Белинского они отзывались с негодованием и были очень довольны статьею профессора Шевырева, провозгласившего Бенедиктова поэтом мысли. Жуковский, говорят, до того был поражен и восхищен книжечкою Бенедиктова, что несколько дней сряду не расставался с нею и, гуляя по Царскосельскому саду, оглашал воздух бенедиктовскими звуками. Один Пушкин остался хладнокровным, прочитав Бенедиктова, и на вопросы: какого он мнения о новом поэте? ответил, что у него есть превосходное сравнение неба с опрокинутой чашей; к этому он ничего не прибавил более…» («Литературные воспоминания», 1928, стр.