Это было великодушно, я даже поддерживала его, но, когда могла, я избегала Моники. Однажды она предала меня и нашего общего друга плохим вампирам. Она извинилась, и она зависела от людей Жан-Клода, когда нужно было срочно посидеть с ребенком и в таких ситуациях, как сегодня. Она была плохой, поскольку плохим был старый Мастер города; теперь, когда у нас был хороший Мастер города, Жан-Клод, она была хорошей. Конечно, а рождественский кролик — мой друг.
Тот факт, что у меня был ключ от ее дома, в случае возникновения чрезвычайных ситуаций, по-прежнему напрягал меня, но Жан-Клод был прав: у кого-то, кто мог выйти в дневное время, должен был быть ключ. Он также знал, что независимо от того, насколько мне не нравилась Моника, я поступила бы правильно. Он был прав, черт побери. Стадо розовых маленьких девочек в блестках пронеслось мимо меня. Я прижалась к стене и позволила преподавателям погнать их вниз. Было так много причин, почему у меня до сих пор не было детей.
Я услышала, как выкрикнули мое имя, характерным детским звонким голосом "Нита, Нита!" Я не знаю почему, но только в последнее время Мэтью, сын Моники, начал мне нравиться.
Он торопливо подошел ко мне в своем ярком разноцветном шутовском одеянии с маленькими шариками спереди, которые соответствовали таким же на шляпе. Его волосы были темно-каштановыми, как и у его матери, но было что-то такое в его трехлетнем лице, что заставило меня вспомнить о его умершем отце. Роберт не был моим любимчиком, но он был красив, и Мэтью был милым ребенком. Он подбежал ко мне с поднятыми руками и запрыгнул на меня. Он был небольшим для своего возраста, но все равно это было поразительно. Я поймала его и подняла на руки, поскольку что-либо другое сделать было трудно, а иначе он стукнул бы меня сандалиями.
Он положил свои маленькие ручки мне на плечи и потянулся, чтобы поцеловать. Я подставила щеку, но он коснулся моего лица и покачал головой, очень торжественно.
— Я уже большой мальчик, Нита. И целуюсь, как большой.
Еще две недели назад с поцелуями в щеку все было о’кей, но сейчас Мэтью был абсолютно уверен, что поцелуи в щеку — это детство. Мне пришлось задуматься, не была ли Моника чрезмерно дружественна с новым другом перед малышом. Это была Моника, у нее должен был быть друг.
Я сказала Монике об этом, и она решила, что это мило. Мэтью поморщился и подарил мне один поцелуй, запачкавшись моей ярко-красной помадой.
— Теперь на тебе моя помада, что больше подходит для большой девочки, а не большого мальчика, — произнесла я, и огляделась в поисках бумажных салфеток, или чего-то в этом духе, чтобы вытереть его рот. Также я искала его мать. Куда подевалась Моника?
— Большого мальчика, если это твоя губная помада.
Я нахмурилась в это крошечное личико в дюймах от меня.
— Что ты подразумеваешь под большим мальчиком, если она моя?
— Все большие мальчики целуют тебя, Нита.
Меня затопило ощущение, что, возможно, идеи ему подавали не только Моника с ее парнем.
— Где твоя мать? — произнесла я и стала осматривать комнату с некоторым отчаянием.
Она, наконец, вырвалась из массы женщин и девочек разных возрастов и, сияя, направилась к нам. Меня немного озадачивало то, что Моника, казалось, думала, что я не держу зуб за ее измену пять лет назад. А я держала, и не доверяла ей. Казалось, она об этом не догадывается.
У нее были такие же вьющиеся каштановые волосы, как у Мэтью, только постриженные короче и со стилем, но лицо было тоньше, более резким и треугольным, будто она потерял вес с тех пор, как я видела ее последний раз. Раньше вы бы спросили ее, хорошо ли она себя чувствует, но теперь женщины сидели на диетах без каких-либо причин. |