— Девочка наша вернулась к нам! Дина, моя дорогая доченька! — Она обняла Дину, и та расплакалась у нее в объятиях. На одно только мгновение она прервала слезы, чтобы поднять голову и сказать:

— Я ничего им не сказала ни про вас, ни про Альву! Ни единого слова!

* * *

Эти же слова она еще раз повторила Ною, когда он провожал ее поздно вечером и вышел вместе с нею на сходни у дверей Ковчега.

— Ни единого слова! Но остаться с вами я не могу, отче. Я должна восстановить все разрушенное: моя гостиница — дело всей моей жизни и мой дом. Я не могу вот так просто взять и все бросить!

— Воля твоя, девочка, — сказал Ной, — но помни, что до отплытия остались считанные дни. Постарайся не опоздать, когда пойдет дождь и ты поймешь, что все пророчества о Потопе сбываются.

— Хорошо, отче. А что это такое — «дождь»?

— Дождь — это когда небесная влага будет не оседать на землю густым туманом мельчайших капель, а станет литься сплошными водяными струями.

— Я вспомню твои слова, отче, если увижу такое чудо, — кивнула Дина.

— И еще запомни, доченька: когда бы ты ни постучала вот в эти двери, — он постучал в гулкую гоферовую доску, — они откроются для тебя, даже если до отплытия Ковчега останется всего одно мгновение.

— Благодарю, отче! — растроганно сказала Дина, наклонилась и поцеловала его большую натруженную руку.

* * *

Из дневника Дины:

Я старалась не вспоминать про свой сентиментальный визит в Ковчег, а потому на берег даже к Симу не спускалась. Да и не до того мне было, если честно!

Как ни странно, ресторан мой вдруг стал пользоваться у горожан небывалым успехом. Странные люди наши граждане — я у них теперь была в большой моде. Новая моя секретарша не успевала оформлять заказы на пиры и свадьбы, а многие приезжали в «Ковчег» специально посмотреть на меня. Ну и, естественно, задерживались, чтобы выспросить у официантов подробности визита рефаимов в «Ковчег» и моего ареста. И заодно разузнать, а нельзя ли раздобыть хотя бы один пакетик того самого запретного энергена? Получив строгий ответ, что «пока» это никак невозможно, но в скором будущем… может быть… будем вас иметь в виду… Ну и гости, естественно, оставались пообедать или поужинать, веселились, танцевали и платили деньги.

А я им вовсю подыгрывала! Расхаживала с таинственной физиономией много пережившей и много повидавшей, но не сломленной женщины. Более того, перед выходом в зал я проводила по шее легким коричневым карандашом — по тому месту, где, по мнению гостей, должен был остаться след от рефаимского ошейника. На правой руке я теперь постоянно носила длинную черную перчатку, поскольку было известно, что именно эту руку мне собирались отрубить рефаимы. И что уж там эта перчатка должна была символизировать, я и сама пока придумать не успела, но на клиентов она действовала неотразимо! И, между прочим, выходила я к ним, вся такая строгая и печальная, но в ультрамодном костюме! Ножницы, немного ниток, чуточку усердия, и мой испорченный «змеевик» превратился в последний писк моды — в «пятерочку»! Их в нашем городе пока носили только подруги рефаилюв. А всего-то пять круглых дырок — три спереди и две сзади! Но самые модные кавалеры приглашали меня на танец и почитали за честь посидеть со мной за столиком. Что ж, в конце концов, не так много я и потеряла. Даже маленькую гостиницу, бывшую мою фабричку, я уже потихоньку начала восстанавливать…

А в Ковчег я больше не заходила. Теперь двери у них всегда были закрыты, а подойти и постучать — это было сверх моих сил. Они могли мой приход и стук в дверь неправильно истолковать.