Что он мог сказать на это? Все, что ему было известно о браке, он узнал из наблюдений за собственными родителями. Поэтому, вероятно, ему не известно было ровным счетом ничего. Рэй пытался понять, почему его отец и мать когда-то любили друг друга и почему все изменилось. Невозможно найти этому какое-то объяснение, думал Рэй. Но, несмотря на всю его ненависть к отцу, он все же мог представить, как его маму однажды могла привлечь его сила, его физическая уверенность, мужественная осанка и манера держать себя. Женщины, похоже, были падки на всю эту чепуху.

И как тогда могла мама знать, что эта его сила выльется в крики, побои и насилие? Что все то, что ей в нем когда-то нравилось, станет оружием, обращенным против нее же и их детей? Кто мог предвидеть это? И эта женщина рядом с Рэем, женщина и ее муж, которого он убеждал бросить, — ведь они, должно быть, когда-то любили друг друга, были без ума друг от друга в самом начале. Люди меняются. Рэй осознал это теперь. Люди меняются самым неожиданным образом.

Рэю несложно было понять, почему его отец влюбился в его мать. Все объяснения этому — на их совместной черно-белой свадебной фотографии. Благородная и хрупкая красота его мамы, совсем еще юной, ее разбивающая сердце мягкость и почти детская уязвимость гарантированно пробуждали инстинкты защитника в таком мужчине, как его отец, — мужчине старой закалки, который считал женоподобным расчесывать волосы (полагалось использовать для этой цели пальцы, пока все волосы не выпадут).

Но его мать тоже менялась с годами, и эти перемены только ускорились и усугубились со смертью его старшего брата. Девичья мягкость матери превратилась в какую-то робость, загнанный в угол невроз, страх перед будущим. Любовь к дому трансформировалась в некую фобию — боязнь открытого пространства, Рэю казалось, что черты, из-за которых его родители когда-то влюбились друг в друга, стали причинами, по которым они теперь выводили друг друга из себя. Вероятно, все браки были похожи. И неправда это, что вы убиваете вещи, которые любите. С гораздо большей вероятностью можно сказать, что они убивают вас. Рэй даже не мог представить, что его мать однажды уйдет от отца. Разумеется, она этого не сделает. Куда она пойдет? — Но ты же его не любишь, — упрямо сказал Рэй, его голос звучал возмущенно, и он не способен был ничего с этим поделать. — И он не любит тебя. Я не знаю, как он может любить тебя и подарить тебе это… эту вещь!

Он не мог говорить о подарке на день рождения. Сама мысль об этом вызывала у него отвращение.

— Я же тебе сказала — я слишком стара для ночлежек и убогих комнаток, служащих гостиной и спальней одновременно! Кто-то крадет твое молоко из холодильника. Споры о том, чья очередь мыть посуду. Парочка трахается в соседней комнате. Наверху врубили чертовых «Вишбоун эш». Я уже прошла все это. Десять лет назад.

Рэй еще всего этого не проходил.

— Сколько тебе, кстати, лет?

— Сегодня исполнилось двадцать восемь. — Она улыбнулась. — Я слишком стара для тебя.

У него упало сердце. Все было совершенно безнадежно.

— Но слишком молода для такой жизни, которую ведешь.

Рэй был расстроен, он нарывался на ссору. Его сводила с ума сама мысль о том, что она вернется к этой жизни — огромный дом, показушный автомобиль и муж с бумажником вместо сердца. Он чувствовал, что сможет попрощаться с ней, если только между ними прозвучат резкие слова. Но она явно не собиралась заканчивать их встречу вот так.

— Не сердись на него. Кто, по-твоему, за все платит? Кто купил мне одежду, машину, кровать, в которой ты спал? Кроме того — ты ему нравишься. Он мне это говорил.

Рэй подумал о группе ее мужа. Битком набитые баскетбольные площадки Среднего Запада, ошалевшие подростки, орущие: «У-уш! Рок-н-ролл!» — под живенький ар-эн-би.