|
.. Боже, посмотри, на кого похож! Кощей Бессмертный! Одни кости!.. В жарко натопленной бане он наконец стал ощущать холод и не мог справиться с крупной, лихорадочной дрожью. Ольга помогла ему перебраться на полок, подложила в изголовье распаренный веник. - Теперь закрой глаза и слушай мои руки,- приказала она.- Не бойся уснуть. Когда я разбужу тебя, ты уже будешь здоровым и сильным. Русинов ощутил, что веки слипаются, а еще через мгновение перестал ощущать ее руки. Душа замерла, как бывает, если самолет падает в воздушную яму, и скоро полное чувство невесомости освободило его от земной тяжести и холода. Ему начал сниться сон, а точнее, сон-воспоминание, единственный эпизод из младенчества, который давным-давно опустился в глубины памяти. Однажды он выбился из пеленок и замерз - был, наверное, месяцев пяти от роду. Зыбка висела на очепе возле материнской кровати, он чувствовал близость матери, кричал и никак не мог докричаться; полусонная, она протянула руку и покачивала его в надежде, что ребенок успокоится. Он уже кричал так, словно погибал в ту минуту, и, наконец, привел ее в чувство. Мать взяла его на руки и приложила к груди. Стремительный поток благодатного, спасающего тепла вместе с молоком проник в рот и охватил все его существо. Он не помнил вкус молока: в тот миг не был голоден. Эта великая жажда, нестерпимая тоска по материнской груди, сопровождала его все детство... Теперь ему чудилось, будто он приник к груди и втягивает в себя поток восхитительной, трепещущей энергии. И не было ни стыда, ни ощущения неестественности происходящего; напротив, его чувство благодарения как бы вдохновляло Деву-кормилицу, возбуждало в ней неуемную материнскую радость и восторг. Еще он понимал, что совершается нечто неподвластное ни разуму, ни привычной житейской логике; неверующий, он осознавал божественную суть этого действа и желал в каком-то неведомом сладострастии единственного - чтобы не прерывался удивительный сон... - Ну, хватит, вампир,- услышал он и лишь потом, открыв глаза, пришел в себя.- Ты меня высосешь до дна... Смотри, уже глаза ввалились. Сон оказался реальностью, и все, что причудилось - от томительно-сладкого соска во рту и до прилива мощной, будоражащей энергии,- все было явью. Ольга лежала подле него на боку, как мать-кормилица, и настойчивыми пальцами обтирала грудь. А вокруг ее глаз действительно образовались бледновато-синие круги... "Валькирия!- подумал и изумился он.- Она- Валькирия!" Ольга между тем отняла грудь и убрала ее под халат. И на миг, с младенческой безрассудностью, он потянулся к ней руками, затем отдернул их и, смущенный, сел. Медальон качнулся и ударил в грудь, окончательно возвращая его в чувство. Она взяла на ладонь металлическую пластину, огладила пальцем рельефно выступающее изображение сокола с распущенными крыльями. - Зоркий сокол...- И вдруг голос стал неузнаваем.- Скажи, кто убил Страгу? Русинов снял с шеи медальон, взвесил в руке и подал Ольге: - Не знаю этих людей... Кажется, они искали золото. Если бы она загоревала, заплакала или еще как-то выразила свою печаль и жалость, все было бы естественно и по-женски. Однако побелевшее лицо ее вытянулось, глаза сделались огромными, превратившимися из голубых в темно-синие, как штормовое море, затвердели губы, а в голосе послышался воинствующий гнев: - Они должны умереть! Они умрут! Хочу праведной мести! Эта внезапная смена чувств восхитила и устрашила его. "Ты - Карна! - чуть не крикнул Русинов, но помешали, остановили подступившие слезы.- Я люблю тебя! Я боюсь тебя!. |
