Но сейчас это не имело значения. Главным сейчас было, пока не поздно, выпутаться из всей этой истории. Каждая минута приближала их к смерти, если им только не удастся каким-то образом остановить Гриффина. Сам он уже не сможет остановиться, это понятно, даже если бы и захотел; ему придется убить их, так же как он был вынужден убить Макхью. И это будет означать конец для Вики. Если их убьют, вместе с ними исчезнут и все улики против Гриффина…

Эти мысли накатили на Рено, и ему с трудом удалось сохранить спокойствие. Стоит сейчас потерять голову, и у них вообще не останется ни малейшего шанса на спасение — Гриффин будет поджидать снаружи с пистолетом. Нужно действовать тихо. Может быть, удастся как-то вырезать участок двери, на котором держится засов?..

Рено раскрыл нож и повел лезвием по щели, пока не уперся в засов. Прижав это место пальцем, он принялся резать. В абсолютной темноте ничего не было видно, даже невозможно определить, не водит ли он ножом по одному и тому же месту. Кончик лезвия обломился. Рено продолжал резать, торопясь, обрезая себе пальцы, обливаясь потом.

Однажды показалось, что катер на несколько минут причалил к пристани, но мотор продолжал работать на холостом ходу, и они не поняли, сходил ли Гриффин на берег. Затем катер опять пришел в движение.

Оба потеряли счет времени. Наконец лезвие не выдержало и сломалось совсем. Рено вытащил второе, поменьше. Его хватило лишь на несколько минут; когда и оно сломалось у самой рукоятки, Рено хотелось уронить голову на руки и заплакать, вообще больше не шевелиться.

Через некоторое время катер опять замедлил ход и долгое время шел на минимальной скорости. Раз или два Рено слышал, как ветки прибрежных деревьев скребутся о крышу кабины. По-видимому, они плыли по протокам, далеко от основного канала.

Наконец мотор замолк. Катер мягко ударился обо что-то, и они услышали у себя над головой шаги. Гриффин привязывал катер. Затем какое-то время он расхаживал на корме, потом все стихло и тишину нарушало лишь кваканье лягушек да время от времени раздававшееся уханье совы. До рассвета оставалось несколько часов. Рено держал Патрисию в объятиях, она даже ненадолго вздремнула, тихо всхлипывая во сне, и он чувствовал, как внутри него закипает ненависть.

Прислушиваясь, он выпрямился: Гриффин отодвинул защелку и, распахнув дверь, ввалился к ним с револьвером. Уже рассвело, и в машинное отделение проникал дневной свет.

Гриффин ухмыльнулся, взглянув на Рено:

— Послушай, ты выглядишь настоящим привидением — вся голова в крови. Я бы одолжил твою физиономию на Хэллоуин, если бы тебе было суждено дожить до того дня.

Рено мрачно посмотрел на револьвер:

— Кому-то из нас явно это не суждено.

— Да, ты прав, приятель. Ну, давайте вылезайте на корму.

Они один за другим вышли на палубу — Рено, припадающий на одну ногу, за ним Патрисия, смертельно бледная, с холодным презрением отворачивающаяся от Гриффина, и сам Гриффин, замыкающий шествие с револьвером в руках и что-то напевающий себе под нос. Рено оглянулся по сторонам, моргая от яркого света. Место, где причалил катер, было очень живописным: он стоял у полусгнившей старой пристани, на узком рукаве протоки. Огромные деревья свешивались над водой, и только на берегу у самой пристани оставалось свободное от зарослей место. Когда-то здесь стоял дом, но потом он сгорел дотла, и от него не осталось ничего, кроме камина и трубы. Участок около дома в несколько акров был покрыт пожухлой, темной травой.

— Перед вами так называемый охотничий домик Роберта Консула, или то, что от него осталось, — произнес Гриффин за спиной. — Садитесь оба.

Он и сам уселся на скамью около причала, вытянул ноги и закурил.