Якоб помахал ему рукой и задумался о себе. Вряд ли юному ученику генуэзского полкового лекаря привелось бы попасть сюда, и уж, конечно, не о Городе думал Якоб, когда его учителю предложили занять положенное место в армейском обозе.

    – Я уже стар, – сказал учитель. – Но я воспитал ученика. Вот он.

    И юный Якоб зашагал в арьергарде панцирного полка знаменитых генуэзских арбалетчиков. Гордость сияла в его глазах, и котомка с харчами и нехитрым инструментом увесисто хлопала по оттопыренному заду.

    – Эй, стрелок! – смеялись спутники. – Подбери фундамент, на него еще кол не срезан!

    Якоб не обижался. И гудела земля.

    Обрыв.

    Кровь. Кровь, грязь и пот. И отрезанные руки, и вспоротые животы, и романтика кровавого поноса от солдатского случайного рациона. Раны, зашитые сапожной иглой. Травы, собранные на обочине.

    Сотник, которому Якоб спас обожженные пальцы, научил его стрелять. И к тяжести котомки добавилась тяжесть цагры – боевого арбалета панцирной пехоты. Его Якоб взял у убитого.

    Обрыв.

    Выпученные белки османского всадника, зависшего над Якобом. Ночной внезапный налет и странный меч с двумя клинками, параллельно растущими из широкой рукоятки. Меч для боя в темноте, когда нечетко видна голова врага. Меч сломался.

    – Айя-ильлаа! – И быкоголовая булава рухнула сверху. Чугунный бык грустно глядел на лежащего юношу. Быку хотелось в стойло.

    И гудела земля.

    Обрыв.

    – Хэй, торгаш, сколько просишь за эту дохлятину?!

    – За этого богатыря? Двести дирхемов, уважаемый!

    – Сними чалму, полей лысину! За такое состояние я куплю себе белую наложницу!

    – Купи и его впридачу! Пока ты будешь заниматься наложницей, он займется твоей женой!

    Драка. Мутная, бессмысленная базарная драка.

    – Купи, капитан!… Клянусь Каабой, галеры будут для него лучше райских садов! Купи…

    Качались сходни. И качалось море.

    – Харр! – рычала горилла на палубной надстройке, мерно ударяя колотушкой в малый медный гонг.

    – Йаа-ах! – стонали полуголые гребцы, ободранной грудью наваливаясь на выскальзывающий рычаг весла.

    И качалось море.

    Обрыв.

    Стонал капитан, изрезанный в плавильне портовой попойки. Жесткая ладонь ударила в затылок, и Якоб упал на колени у койки раненого.

    – Лечи!

    И он лечил. И качалось море. Больше его не приковывали к веслу.

    Обрыв. Темнота.

    Шторм. Табуны ржущих волн метались по вздувшимся водяным пастбищам, и озверевшее небо нависало над ореховой скорлупкой, подхваченной тысячами брызжущих смертей.

    – Харр! – и палуба выгибалась спиной взбесившегося леопарда.

    – Йаа-аах! – и весла лопались, не выдержав напора каменной воды.

    И качалось море.

    И кончалась жизнь.

    Песок. Песок берега, любопытные крабы и вода в содрогающихся легких.