— Не обижайся…

— Я и не обижаюсь.

— Если я тебе надоела…

Эта дуреха опять собиралась распустить нюни, а я-то изо всех сил пытался ее спасти. Вовсе я не собирался от нее избавляться, у меня сроду не получалось ни от кого избавиться. Я снова прошептал:

— Ах, мадемуазель Кора, мадемуазель Кора… — и взял ее за руку — это самое насущное средство первой помощи.

Я спросил счет, но хозяин сказал, что все уже уплачено. Мадемуазель Кора пошла на кухню с кем-то попрощаться, и мы с ним снова поупражнялись в учтивости.

— Да-а. Кора Ламенэр — это было имя… А вы давно…

— Нет, не так давно. Раньше я работал в «Ренжи».

— Вы слишком молоды, чтобы помнить… Кора Ламенэр — это была такая знаменитость… Но слушала только свое сердце. Для этой женщины главным всегда были чувства…

Я предпочел укрыться в туалете. А когда вернулся, мадемуазель Кора уже ждала меня. Она оперлась на мою руку, и мы вышли.

— Правда, славный парень этот хозяин?

— Классный.

— Я иногда к нему захожу. Ему это приятно. Когда-то он был безумно в меня влюблен, ты представить себе не можешь!

— Вот как?

— Да-да, ты не представляешь. Всюду за мной ездил. У меня тогда было много турне по стране, и в каждом городе — он.

— Насколько я понял, он был велогонщик.

— Ты шутник. Нет, правда, он всюду за мной ездил. Хотел на мне жениться. А теперь я к нему захожу. Он делает мне двадцать процентов скидки.

— От старой любви всегда что-нибудь да остается.

— А ведь прошло уже почти сорок лет.

— Я же говорю, всегда что-нибудь остается. И месье Соломон тоже никак не может забыть вас. Она нахмурилась.

— Старый строптивый осел! В жизни не встречала такого упрямца!

— Чтобы прожить четыре года в подвале, надо быть упрямым. Евреи вообще упрямый народ, иначе их бы уже давно не было на свете.

— Евреи или не евреи, все мужчины одинаковые, Жанно. Любить умеют только женщины. Мужчина — это сплошное самолюбие. Иногда подумаю о нем, и так его жалко. Забился в логово, как волк-одиночка, куда это годится?

— Действительно!

— В его возрасте нужна женщина, чтобы за ним ухаживать. Готовить ему вкус ные вещи, наводить уют, избавлять его от хлопот. И не какая-нибудь посторонняя, которая его совсем не знает, пора уж ему понять, что в восемьдесят четыре года нет смысла начинать жить с женщиной, которую не знаешь. Уже нет времени узнать друг друга, притереться. Так и умрет бобылем в своем углу. Разве это жизнь?

— Конечно, нет, мадемуазель Кора.

— Ты не поверишь, но я иногда ночами не сплю, все думаю, как там месье Соломон, такой одинокий на старости лет. Прямо сердце болит — оно у меня ужасно чувствительное.

— Ужасно.

— И учти, мне-то живется неплохо. Не на что жаловаться. У меня своя квартира, полный комфорт. Но я не эгоистка. Если бы он попросил, я бы согласилась расстаться с собственным покоем и заботиться о нем. Нельзя же жить только для себя. Если мне случается просидеть несколько дней одной и никого не видеть, я начинаю чувствовать себя бесполезной. Ведь это эгоизм! Бывает, сижу за столом и плачу — так стыдно, что я здесь одна и занимаюсь только собой и больше никем.

— Вы могли бы пойти работать в SOS добровольно-доверенной.

— Что ты, он меня не возьмет. Это же у него дома, он подумает, что я закидываю удочки, хочу его заманить. Честно говоря, я сама много раз звонила в SOS, надеялась напасть на него, но все время отвечали вы, молодые… Один-единственный раз попала на него.